Церемонии - Т.Э.Д. Клайн

– Иногда, – сказал он, – христиане берут языческий праздник и переделывают его в свой; например, Пасха, как, я уверен, вы знаете, была посевным праздником задолго до Христа. – Фермер вытянул с нижней полки потрепанный серый том и принялся его листать. – Иногда они немного меняли имя, чтобы скрыть происхождение праздника. Именно так случилось с Пиршеством Агнца. Это теперь его название звучит по-христиански.

– Но раньше оно было другим?

Порот поднял взгляд от книги.

– Нет, – негромко сказал он. – И я, наверное, единственный знаю об этом.

– Что вы читаете? Какая-то альтернативная Библия?

Фермер нервно рассмеялся.

– Нет, всего лишь справочник, я не открывал его уже много лет. – Он посмотрел на обложку, но название с нее давным-давно стерлось, так что ему пришлось открыть титульный лист. – «Байфилдский сельскохозяйственный альманах и небесный проводник за 1947 год, новая редакция», – прочитал вслух Сарр. – Я купил его на церковной распродаже в Трентоне за пятнадцать центов. – Он опустил взгляд на книгу, перелистнул несколько страниц и остановился. – А, вот что я искал, – фермер передал книгу Фрайерсу и указал на строчку в середине какой-то таблицы. – Видите? Вот тут.

От книги слегка пахло плесенью, обложка поблекла и покоробилась. Фрайерс оглядел открытую страницу. Заголовок над сложносоставным календарем гласил: Праздники древних. Она отыскал нужную строчку. 1 августа. Ламмас.

– Как видите, этот день не имеет никакого отношения к овцам, – сказал Порот. – И предыдущая ночь тоже. Фрайерс заглянул в предыдущую колонку. 31 июля. Канун Ламмаса. Сердце забилось быстрее.

– Звучит зловеще!

– Вероятно, неспроста. Черная магия особенно сильна в канун Ламмаса. Этой ночью где-нибудь в мире наверняка произойдет что-то недоброе.

– Это еще почему?

Вместо ответа Порот снова указал на календарь в книге. Третьего мая проводилось что-то под названием «Рудмас», двадцать четвертого июня – летнее солнцестояние, пятнадцатого июля – помянутый Деборой день святого Свитина. Только теперь Фрайерс заметил, что возле некоторых дат стоят крохотные звездочки, например, первого мая и тридцать первого октября. А также канун Ламмаса, тридцать первое июля.

Он посмотрел вниз страницы. Там под звездочкой была сноска, всего два слова:

Вероятно, шабаши.

* * *

В уголке леса под названием Закуток Маккини косые лунные лучи сочатся сквозь туманный воздух мимо пылинок и танцующих насекомых, проникают через хитросплетение древних корней, которые веером расходятся от основания колонны упавшего тополя, – и падают прямо на новенький алтарь, построенный из камней, земли и костей.

Он гораздо меньше прежнего, но куда красочнее. Между вертикально поставленными камешками, что окружают холм, как крохотный Стоунхендж, лежат свежесорванные розы; днем цветки алыми маяками сияют среди грязи, ночью кажутся небольшими сгустками тьмы. А на самой вершине алтаря, как забавный помпон на конце клоунского колпака, покоится теперь единственная круглая голова. Глаз нет, но уши и усы целы, а черный мех такой мягкий, что так и хочется погладить.

* * *

Ночь. Серп луны скрывается за деревьями. Животное крадучись выбирается на лужайку и садится, глядя на дом. Из неярко освещенной комнаты на втором этаже доносится пение – фермер и его жена погружены в вечернюю молитву.

Животное приближается к дому и прячется под окном. В сороках милях от него и двенадцатью этажами выше сморщенный человечек на постели прислушивается к словам гимна:

Пение прекращается. Мужчина читает короткую молитву, женщина повторяет за ним. Потом, как обычно, свет гаснет. Вскоре комната заполнится звуками их любви. Животное крадется дальше.

В передней части дома на первом этаже все еще горит свет. Гость из города сидит, углубившись в книгу, его пухлая физиономия в свете лампы сияет как полная луна. Животное – Старик – следит, как он переворачивает страницу.

На секунду, как будто чувствуя, что за ним наблюдают, гость откладывает книгу и подходит к окну. С тревогой он слепо вглядывается в ночь, но не видит ничего за пределами освещенной лампой комнаты. Животное сидит в семи футах, под покровом темноты.

Гость возвращается на место и через несколько секунд снова углубляется в толстый серый том, который читал прежде. Животное разворачивается, деловито обегает дом и оказывается у заднего крыльца. Здесь, во тьме под лестницей стоят два металлических мусорных бака, от которых несет смертью и разложением. На одном запах старый, но во втором скопился недельный запас искалеченных трупов – гнилая плоть на любой вкус.

От самого этого гниения может быть польза.

Легким взмахом лапы животное переворачивает металлический бак, крышка с грохотом падает и откатывается на несколько футов по траве.

На втором этаже женщина крепче цепляется за плечо мужа.

– Подожди, – шепчет она. – Ты слышал?

Мужчина утвердительно ворчит.

– Просто енот, – говорит он и вновь проникает в нее.

На первом этаже гость откладывает книгу и обходит гостиную, аккуратно закрывая все окна.

Животное спокойно забирается во тьму перевернутого бака. Его легкие заполняет аромат смерти. Перед ним лежит груда трупов: полевки, лягушки, змеи. Аккуратно и методично оно вспарывает мягкие гниющие тушки, сначала передними лапами, потом задними, с механической точностью измельчает плоть и втирает разложение в мех и под каждый изящно изогнутый коготь.

В сорока милях от него Старик наблюдает, вдыхает ароматы смерти, ощущает, как мерзость проникает под ногти его собственных рук. Прекрасно; это может помочь в завтрашнем деле. Немного яда никогда не помешает.

Амос Райд держал под мышкой мешок бордоской смеси от огуречной гнили, молодой Аврам Стуртевант покупал уже третью банку малатиона против неожиданного нашествия тли, а Нафан Лундт пополнял запасы патентованного средства от вредителей, чтобы избавиться от гусениц и улиток, которые успели уничтожить треть его помидоров. Местные фермеры не стеснялись обрабатывать свои поля химией, все сомнения касались исключительно финансовой стороны вопроса. Пестициды стоили дорого, но в сложившейся ситуации людям приходилось на них рассчитывать в надежде спасти хоть что-то. Год очень быстро превращался в неудачный. Это явно было видно по лицам покупателей, слышалось в их голосах.

Не радовался даже Берт Стиглер, дела у которого сегодня шли особенно бодро. Они с женой жили в основном на жалование, прибыли и потери магазина почти никак не отличали их от остальных. Кроме того, посаженные Ирмой – замужней дочерью Берта – патиссоны практически за ночь уничтожили какие-то особенно прожорливые жирные серые слизни, которые никогда раньше не водились в округе.