Крио - Марина Москвина

– Их тут два кладбища – западное и восточное, – мне сказали в администрации, – вам какое? Нет-нет, сразу мы не сможем ответить на ваш вопрос, надо заранее заказывать поиск, перевести полсотни фунтов стерлингов, знать точную дату смерти и все остальное. А прогуляться – plеаse, вход четыре фунта…

Мне дали карту и открытку с надгробием: каменный лев на могиле хозяина. Очень печальный. Солнце едва просвечивало сквозь густые кипарисы, землю пронизывали толстые древесные корни, могильные камни и кресты поросли темным мхом, дикий виноград опутывал шершавые стволы, карабкался к высоким кронам. Царство плюща и вечного листопада, сонная лощина.

Кейт Аткинсон, Фрэнсис Петер Бернард Хоффер, Джордж Эллиот, gods finger touched them and they slept… Фергюссон Петер, soldger, sailor, нашел приют под якорем морским. A man of men Olav Anderson, и гордые слова: To strive to seek to find and not to yield…

На могилке Амелии Голд сидел белый кот в больших черных пятнах. Кувшин для поливки наполнен до краев дождевою водой. Ноги утопают во мху, в рыхлом ковре из опадающих листьев…

У лорда Оуэна куст колючих роз – стебель сильный, упругий, с бутоном. Artist-mistic Джон Альфред Грум, заросший синими анемонами, белый каменный рояль с плакучей березой над Торнтоном Флетчером… Мона Толл, Country Heaven, Her faithful dog Emperor, Deeply recretting, – и голова пса, объемная, в камне, в натуральную величину. А пониже маленькими буквами: здесь также нашел пристанище ее любящий муж Уильям Толл…

Два оппонента, два непримиримых антагониста упокоились друг напротив друга – Карл Маркс и Герберт Спенсер… Ушедшая в землю книга: Forever loved… Папоротники, хвощи, заросли дикой малины, старинная кирпичная кладка, прошитая плющом, закатное солнце, белка, взлетающая на кипарис, шум ветра в вечнозеленых кронах.

О, Устранитель Всех Скорбей, будь нам защитой в трех мирах!

Пока я искала мою Марусю, тени удлинились почти вдвое.

Не нашла.

Лето Макару пришлось мотаться по Ставрополью, пораженному засухой, раздавленному голодом. Темные люди глядели из-под шапок на пламенного Стожарова и не понимали его речей. Как победить эту массу, направить в нужное русло, чтобы они давали стране хлеб, хотя сами не жрамши, думал Стожаров.

На столе циркуляр: «Срочно. Всем. ОКР. и ОБЛ. ЗЕМУПРАВЛЕНИЯМ. В соответствии с постановлением Президиума Крайисполкома (газета «Молот» от 11 февраля № 25559) о переселении и расселении кулацких хозяйств на худшие по качеству земли, удаленные от населенных пунктов, магистральных путей сообщения, железнодорожных станций, пристаней, водных источников, необходимых для колхозов. В течение 10 дней все переселенцы должны быть указаны. Окончательное место поселения будет сообщено Краевым Земельным Управлением дополнительно».

Лучшие земли отдать колхозам, батракам, середнякам, а кулаков Макару Стожарову срочно велено расселить. Кто кулак? У кого одна лошадь и две коровы – это уже кулак.

И увидел он сквозь газетные свинцовые строки толпы идущих по сухим потресканным землям переселенцев, семьями идут: матери несут младенцев, за руку ведут детей, плачущих от голода, хозяин, запряженный вместо лошади в повозку, груженную скарбом, теми крохами, что разрешил вывезти энкавэдэшник с наганом, и черная старуха, проклинающая бессердечную власть…

Идут они прямо по Макару, по его распластанному на земле телу, совсем истоптали его, глянул в глаза первому встречному, и смешались в его душе слова, которые он заготовил сказать на собрании, спутались, застыли в голове. Нагнулся он ниже над лампой, замер над газетой, главное, думал, не сворачивать с намеченного пути, дать новую жизнь батракам, бедноте, середнякам, хотя этот путь становился все жестче и жестче, чудились везде набросанные грабли да косы, режет этот путь по живому.

«Переселять, расселять хозяйства, отводить поля под колхозы, объединять людскую единицу», – пишет он красными чернилами ЗАВ. СЕВКАВКРАЙЗУ и ЗАВ. КРАЙМЕЛИОЗЕМОМ.

А в ответ:

«Тьма египетская, товарищ Стожаров, марокканская саранча, зеленая кобылка накрыла нас, налетевшая со стороны Терека и Калмыцкой области, не видать ни солнца, ни облака, уничтожила посевы до корешков. Люди потребляют в пищу траву, тополиные листья, солому, шкуры животных. Варят шкуру и жуют мездру, а иные едят этих самых акрид, хорошо, не самих себя».

И услышал Макар из окна своего кабинета секретаря окружкома странные звуки, напоминавшие гул отдаленной бури. А когда взглянул в небо, увидел огромную тучу, совершенно черную, помрачившую солнце. И была это саранча, тьмы и тьмы ее опускались на землю, как будто выпустила саранчу звезда, получившая ключи от бездны.

Из дыма она вышла, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы, зазвучали в голове у Стожарова какие-то древние, могучие слова, опять-таки неизвестно откуда взявшиеся.

В Александровское выезжает Макар на открытом «Роллс-ройсе», разбивая капотом саранчу в багровые брызги, стучит вместе со всеми молотками в кастрюли, трещит трещотками, призывает пионеров бить в барабаны и дудеть в горны, находит пару худых коров, чтобы приготовить из ихней мочи ядовитый раствор.

Но тщетны потуги борцов с бедствием, летят новые и новые кулиги с юга, то ли посланницы бога, то ли сатаны, покрывают поля, прежде не бывало такой саранчи, и после не будет такой. Смрад от нее поднимался и зловоние, и была она, видимо, той же породы, что и саранча в Египте во время Моисея. Крылья у нее пятнисто-коричневого цвета, ноги и туловище светло-желтые, туловище красное, на ней как бы брони железные, а шум от крыльев ее – как стук от колесниц, когда множество коней бежит на войну.

Скачут по вершинам гор с треском огненного пламени, пожирающего солому, как борцы бегут они и как храбрые воины влезают на дома и стены, входят в окна, забираются в постели.

Хотя сказано ей: не причиняй вреда траве земной и никакой зелени, никакому дереву, а только людям, не имеющим печати Божией на челах, чтоб они обратились от худых путей своих. Но съела она всю траву и съела все плоды на полях. Встреться ей на пути Древо Жизни, уничтожила бы его на корню, сгрызла листья, ободрала кору, разорила бы гнездо птицы Сирин.

Этого-то больше всего и боялся Макар, нет, не голода, его одолеем, вытащим из кулацких закромов запасы, засеем снова поля, вырастим хлеб, накормим народонаселение. А сгинет Дерево Жизни, встанет черным, как тать, как обглоданная кость, то уже не вернется на землю вера и правда, ибо только с этого дерева, если залезть на верхушку, можно увидеть светлое будущее мира, узнать правду коммунизма, уготованного человечеству.

Чтобы воспрепятствовать движению саранчи, погубить кубышки, скрытые в земле, стали копать ямы и канавы, складывать в них сучья, сухую траву, другой горючий материал. Плесканули керосина, запалили костер. Поднялось пламя, двинуло в сторону Голодаевки, тамошние разожгли встречный огонь.

Вдруг ветер переменился, и стена огня пошла на Макара с товарищами. Все бросились бежать от адского жара, опаленные, падали они на землю, катались, стараясь сбить пламя с одежды, но разве осилишь огонь, так и полегли головешками на стерне.