Конец пути - Ярослав Гжендович

— Тень? — неуверенно спросил Фитиль.

— Все время говорит правду, — ответил монах, крутя молитвенный цилиндр и двигая по нему плашки. — Не соврал ни словом, и он не безумен, что бы ты себе ни думал.

— Сноп, сын Корабела?

— Город я не видел, тохимон, потому что нас разделили. Но я долго странствовал рядом с Филаром и видел достаточно, чтобы ему верить. А вот огромного подземного змея, который вечером проглатывает человека без урона его здоровью, и выплевывает утром в тысячах стайе дальше, я видел собственными глазами, путешествовал в его пасти и именно таким-то образом прибыл четыре дня назад в Амитрай.

— Н’Деле Алигенде?

— Есть город за морем, и находится он под властью двух Деющих, которые нам дружественны. Сильная крепость из базальта, за стенами ее — сады, торжища, дома и улицы. Там есть тепло, идущее от пола, и источник воды в каждом доме.

— Бенкей Хебзагал?

— Все, что сказал окунин Филар, истинная правда. Нас ждет остров и город. Я жил в нем, ходил его улицами, пил в его тавернах и спал с его шлюхами, прекрасными, как ярмакандские принцессы. Некоторые, впрочем, и были из Ярмаканда.

Фитиль вздохнул и некоторое время молчал, глядя на огонь.

— Тень?

— Да, тохимон?

— Прикажи принести нам несколько кувшинов пальмового вина и амбрии, хлеба и бакхуна. Пусть зажгут свет на треногах. А потом вызови кай-тохимонов. И пусть на этот раз каждый принесет с собой что-то, чтобы усесться. Время совещаться.

— Тохимон? — отозвался и я.

Фитиль глянул на меня и вскинул брови.

— Да, Филар?

— Прежде чем мы начнем повторять здесь все по пять раз, ссориться и делить каждое слово на четыре, я хочу спросить тебя о судьбе Воды, дочери Ткачихи.

— Ее нет в лагере, — ответил он, и мое сердце замерло. — И не знаю, жива ли она, хотя и надеюсь, что это так. Мы были в северной провинции, в болотистых низинах вблизи Ченджобада. Захватили мы тогда три корабля. Маловато, но мы посадили на них, сколько сумели, главным образом женщин и детей. Они отплыли в море, чтобы поискать удачи на востоке. Потом нам снова пришлось убегать на юг, и я не знаю, что с ними случилось. С ними отправился и мой друг Мрак, которого ты знаешь. Тень утверждает, что если бы они погибли, то Мрак погиб бы тоже, а он сразу бы о таком узнал, а потому я полагаю, что они все еще живут на диких островах, что отделяют нашу страну от Страны Медведей, и что живет там и Вода, дочь Ткачихи.

* * *

На следующий день меня разбудило солнце. Я спал на мате, брошенном у скального навеса, где сидел еще долго после совета, который прошел чуть лучше, чем я мог предполагать, но не намного.

Я сидел, смотрел в ночь и думал о Воде. Знал ее лишь немного, хотя и было правдой, что мы провели друг с другом ночь. Но я мало что о ней знал. Однако на короткий миг в ту ночь на плоскогорье наши сердца соприкоснулись, и мы сделались единой душой. Это было воспоминание, которое я нес по всему миру, и я к нему привязался. Мне легче было верить, что я делаю это для нее, чем для тысяч неизвестных мне кирененцев. Затем, чтобы она однажды перешла через тот свой мостик.

Бенкей принес мне тыкву свежего молока, кусок сыра и хлеб.

— У них есть скот, — пояснил. — А еще плоды и красные волы. Захватили их, когда жрецы принялись освобождать подневольных животных. У них есть и хлопотуны, а значит, есть и яйца. Нашли они множество бакхуна, пальмового вина и пряного пива. Все, что выбрасывали купцы, чтобы не попасть на жертвенный стол. Хуже всего с дуррой. Они несколько раз захватывали храмовые амбары, засеяли здесь поля и раз уже собрали урожай, но надолго этого не хватит.

Он сел рядом, пока я ел в молчании, глядя на поток внизу.

— Так лучше, — сказал он.

Я взглянул на него.

— Она жива. А могла бы погибнуть, и тогда бы уже ничего не было бы возможным. А так, пока жив ты, жива и она. Более того, поплыла в нужную сторону, ты можешь ее найти. Ну и она не встанет на стене Ледяного Сада, когда придут Деющие.

— Я хотел лишь увидеть ее, — пояснил я.

Он похлопал меня по плечу.

— Возможно, что и увидишь.

Я поел и почувствовал, что Бенкей прав. Ведь надежда была. Ведь она уплыла на корабле под опекой Мрака, подальше от Красных Башен и жрецов с каменными ножами. Она не станет на стене под дождем стрел, не будет пробиваться пустыней под косами колесниц Огненного тимена. А потом я ее найду.

Всюду, куда только ни брось взгляд, кто-то что-то носил или складывал. Сворачивали полотнища шатров, складывали их на повозки, коневоды вели табун лошадей. Везде чувствовалась спешка и беспорядок. Рычали волы. А среди всего этого я услышал знакомый звук.

— Орнипанты?!

— Да, — кивнул Бенкей. — Шестнадцать. Разбитые остатки какого-то кебирийского каравана. Должны пойти на мясо. Или ты снова хочешь ими заняться?

* * *

— Мы будем готовы к утру, — сказал Фитиль. — Слишком мало времени.

— Мы вышли в пустыню после того, как нас учили две длинных водяных меры. Нас четверо, нужно еще двенадцать погонщиков. Дай мне кебирийцев, каких только найдешь, а еще хороших всадников и тех, кому приходилось сражаться на колесницах. Двенадцать для управления и по двое стрелков на птицу. Это не настолько уж и трудно, упряжь и паланкины у тебя есть.

— Лежат, — махнул он рукой. — Целая кипа. Мы собирались переделать их на что-то другое, но не успели. Когда мы на них наткнулись, птицы бродили оседланными и в полной амуниции. Только без всадников.

— Нам будут нужны шестнадцать копий, тридцать два лука и немного мяса. Птицы голодны. Понадобится еще и шорник, наверняка придется чинить упряжь.

* * *

В Амитрае каждая часть дня зависит от храмового ритуала. Там нет жизни, которую человек разделяет между работой, семьей и отдыхом согласно своим возможностям и предрасположенностям. Существуют храмовые водяные часомеры, мерные свечи, которые горят в святилищах, и каждому часу предписаны соответствующие обязанности, молитвы и деяния.

Потому легко предвидеть, что можно встретить в определенную пору, поскольку все делают тогда одно и то же. Известно, когда они спят, когда едят, когда работают и когда приносят жертвы Подземной, и когда-то они точно не делают ничего иного.

Поэтому когда мы услышали звуки рога, возвещающие схождение солнца под землю, что гремели эхом над Баракардином, и вторящие им, едва слышные голоса башен из других поселений, мы уже знали, что после этого не встретим никого.

Марш нескольких тысяч человек с повозками, стадами животных, вьючных онагров, а еще тяжелой кавалерии, конных лучников, пехоты и лагерей — такое непросто объять разумом. Если бы кто-то сел при дороге и смотрел, как они идут, то вереница людей и животных шла мимо него две полные водяные меры. Шаг за шагом, бесконечно. После их прохода оставалась вытоптанная полоса земли, на которой не было даже травинки. Что бы ни упало на пути марша, оно окажется втоптанным тысячу раз, раздавленным ногами и копытами, вбито в землю.