Самозванец - Теодор Мундт

– Эй, ты, встать сейчас же! – крикнул на него Зибнер.

Ример не шевельнулся.

– Оставьте его, – взволнованно сказал Лахнер, – судьба и без того тяжко наказала его.

– Позвольте мне только, господа, сказать ему два слова. – Ример, все те студенты, которых из-за твоей подлости сдали в солдаты, теперь произведены в офицеры. Один из них – тот самый Гаусвальд – бросил военную службу и теперь занимает пост таможенного сборщика; сегодня он ведет Неттхен к венцу.

– А нельзя ли узнать, когда произойдет бракосочетание фрейлейн Неттхен? – со злобной усмешкой спросил Ример.

– Раньше, чем ты успеешь набить десяток гильз, – ответил ему вахмистр, отворачиваясь и выходя с офицерами из магазина.

Через несколько минут был дан сигнал для перерыва в работе. Ример вышел из магазина и издали принялся смотреть на крылечко дома вахмистра. Оттуда вскоре показалась Неттхен, одетая в отделанное незабудками и голубыми ленточками белое платье с длинной фатой. Она была так хороша, что Ример заскрипел зубами и затрясся, словно лист.

К нему подошли два жандарма.

– Уж не хочешь ли ты присоединиться к свадебной процессии? – пошутил один из жандармов. – Ишь как уставился.

– Если вся эта процессия отправится ко всем чертям, то я с удовольствием присоединюсь к ней, – ответил сквозь зубы Ример.

– Да что с тобой? – спросил другой жандарм. – Ты весь дрожишь. Не лихорадка ли у тебя?

– Да, лихорадка.

– Ты полечился бы. Для этого есть очень простое средство, достань рюмку вина, подсыпь туда немного пороха и выпей – говорят, на редкость помогает.

– Порох? – дико расхохотался Ример. – Ты прав, братец, порох очень помогает от такой лихорадки, как моя! Ты прав! Спокойной ночи, жандарм! – И с этим пожеланием арестант скрылся в дверях магазина.

– Он, кажется, рехнулся? – сказал один жандарм другому. – Взгляд дикий, весь трясется, говорит несуразное. День только начинается, а он желает спокойной ночи.

Тем временем домик таможенного сборщика наполнялся гостями, которые разбились на отдельные группы. В одном из углов собрались Ниммерфоль, Биндер и Вестмайер; к ним присоединился Плацль. Фельдфебеля попросили рассказать, как он доставил в лагерь отбитые в прежних стычках пруссаками знамена, и Плацль с удовольствием повторил рассказ об уже известном читателям приключении.

Но читатели еще не знают окончания истории Плацля, и потому мы коснемся ее в нескольких словах.

Когда Плацль доставил знамена в лагерь, то за такой подвиг, а равно и за спасение гренадера Лахнера от неминуемой гибели его снова приняли фельдфебелем в гренадерский полк с зачетом пропущенного в дезертирстве времени. Дезертирства как бы не бывало – из формуляра Плацля было вычеркнуто это время, он как будто и не переставал служить в своем полку. Мало того, августейший шеф полка, императрица Мария-Терезия, прислала ему целый сверток новеньких полновесных дукатов.

У другого окна, оживленно разговаривая, стояли Радостин, Эмилия Витхан и Лахнер. Эмилия сияла счастьем, но была немного смущена. Лахнер улыбался. Старик Радостин хмурился и проворчал Эмилии:

– Что это за манера играть в секреты? Только давать пищу оскорбительной болтовне. Мало на тебя клеветали?

– Но, дедушка, как же это сразу… Сейчас…

– Пойдем, пойдем. Нечего разговаривать.

Старик потащил на середину комнаты Эмилию и Лахнера, и его добродушно-сердитое лицо просветлело, когда он внятным старческим голосом провозгласил:

– Баронесса Эмилия Витхан и поручик гренадерского полка Лахнер извещают почтеннейшее общество о своей помолвке!

Все кинулись с поздравлениями к счастливо смущенной парочке.

В этот момент случилась та страшная беда, которая до сих пор живет в народной памяти.

Ни выдающийся писатель, ни знаменитый художник не в состоянии были передать картину того, что случилось здесь. Нет таких слов, нет таких красок, чтобы воссоздать действительность. Сознавая свое бессилие, мы, с разрешения читателя, расскажем о происшествии сухим тоном газетного репортера.

Сначала присутствующие услыхали какой-то вой, затем звук оглушительного взрыва. Солнечный свет померк, затем эту тьму прорезала яркая вспышка света, а за нею последовал новый взрыв, еще более оглушительный и потрясающий.

Как раз в этот момент к дому сборщика подъезжал епископ Амвросий, прелат Клостернбургский. Он медленно съезжал в карете с пригорка, с которого открывался вид на пороховую башню и на домик сборщика таможенной пошлины. День был такой теплый, ласкающий, что старый епископ открыл окно и залюбовался раскрывающейся перед ним картиной.

Вдруг над пороховой башней поднялся к небу гигантский огненный столб, и вокруг все затрещало, засвистело, завыло. Словно вихрь налетел; в тот же момент карета опрокинулась.

Когда епископ очнулся, он лежал целый и невредимый под обломками разбитой в щепы кареты.

– Боже мой, что случилось? – спросил епископ кучера, который хлопотал около своего господина.

– Не знаю, ваше высокопреосвященство. Порохом страшно несет! Да вы-то не пострадали?

– Кажется, нет… Господи! Господи! Что могло случиться?

Мимо епископа пробежал обожженный мужчина. Он дико размахивал руками.

– Что случилось? – спросил его кучер.

– Башню пороховую взорвало. Господи, там внизу, в избе остались моя жена и дети! Ожидают нового взрыва, еще более страшного! – И гонимый страхом человек продолжал изо всех сил бежать, оставив в опасности своих близких.

– От Господа ли думаешь убежать, чадо трусливое и маловерное? – окликнул его епископ вдогонку.

Но человек продолжал бежать, воя, словно раненая собака.

Епископ огляделся по сторонам. Всю окрестность густым удушливым туманом заволокли облака порохового дыма, сквозь которые солнце казалось красным, не сверкающим, а только еле-еле светящимся шаром. Карету разнесло в щепы, одна из лошадей была убита наповал, другая, которой взрывом сорвало с костей ног все наружные покровы вместе с мясом, конвульсивно металась, истекая кровью. Епископ в ужасе закрыл глаза.

– Надо спуститься вниз, – сказал он.

– Ваше высокопреосвященство! – в испуге вскрикнул кучер. – Ведь там ждут нового взрыва.

Однако епископ кротко посмотрел на кучера и произнес:

– Если бы Господь хотел призвать нас к себе, то он сделал бы это только что, и нас постигла бы участь этих несчастных животных. Раз он пощадил нас, значит, мы ему нужны. Может быть, там, внизу, десятки, сотни людей умирают, тщетно ожидая пастырского присутствия. Я иду свершить свой долг. А ты, сын мой, если хочешь, оставайся здесь.

– Как же, пущу я вас одного! – проворчал кучер, следуя за епископом.

По мере приближения к Русдорфу открывалась картина адского разрушения. Дома были по большей части разрушены до основания, с остальных сорваны крыши и трубы.