Цитадель Гипонерос - Пьер Бордаж

«Жизнь восторжествует, жизнь восторжествует, отпразднуем же торжество жизни…»

Потные тела бавалохо колыхались темными блестящими волнами. Распростертая на Камне Жизни Афикит почувствовала, что рядом кто-то есть. Она повернула голову и увидела, что это приподнялась на локте Йелль, и внимательно разглядывает танцоров. На ее правой руке тысячей огней сиял огромный джулианский кориндон.

— Не волнуйтесь: вы, конечно, чересчур увлеклись, стукнув ее, но она просто оглушена, — сказал Эктус Бар. — Она оправится.

Лоб лежавшей на земле тропикале украшало большое пурпурное пятно. Время от времени по ее безвольным конечностям пробегала долгая дрожь. Над ней кто-то наклонился, приоткрыл ей губы, влил из большого полого ореха несколько капель золотистой жидкости, и заставил проглотить.

— Ей польстит, что избрали ее, — продолжал миссионер. — У нее будет чувство, что она вложила в воскрешение вашей дочери больше, чем другие. И в ваше воскрешение… Вы точно не желаете остаться? Праздник только начался…

От стен и свода пещеры эхом отдавались крики и смех. Тропики радостно упивались из больших ореховых скорлуп и перламутровых раковин, которые так и перелетали из рук в руки. Напиток (фермент наслаждения, по словам миссионера) проливался на подбородки, на груди, на животы. Дети залезали на сталагмиты, повисали на сталактитах, гибко валились на землю с радостными воплями. У подножия Камня Жизни горел костер из сухой травы, его танцующие отблески вытеснили умирающий свет папоротников. Исходящий от него дым не раздражал ни глаз, ни ноздрей, напротив, вызывал сладкую эйфорию, которая усиливалась по мере того, как дым сгущался.

Афикит увидела среди деревенских Сан-Франциско и Феникс. Скудно одетые, как и их хозяева, они были не из последних в смехе, выпивке и танцах. Что касается миссионера, то явное напряжение его мужского члена выказывало, что он изрядно приложился к источнику фермента наслаждения.

— Мы с Йеллью устали, — ответила Афикит. — Нам нужно отдохнуть.

Она снова надела белый стихарь и накинула серую куртку на плечи Йелли. Хотя костер из трав заметно согрел атмосферу в гроте, она дрожала от холода. Двигающиеся в трансе тела, которые то и дело соединялись в коротких и яростных объятьях, казалось, заворожили девочку.

— Поблагодарите их за меня, — продолжала Афикит.

— К вам вернулось желание: они этим уже отблагодарены. Когда вы планируете отбывать?

— Как можно скорее. Когда Сан-Франциско и Феникс присоединятся к нам в миссии. По крайней мере, примите мою благодарность вы.

— Для меня было честью и гордостью приветствовать вас в моей скромной миссии, Найя Фикит. Не стесняйтесь и устраивайтесь на отдых в моей комнате: не думаю, чтобы я вернулся до зенита Соакры.

Он резко повернулся и зашагал к тропикале-старейшине, которая ждала его у Камня Жизни. С непостижимым для крейцианского священника отсутствием угрызений он собирался лишний разок нарушить обет целомудрия.

Над Бавало занимался рассвет. Песни тропиков, доносящиеся через утреннюю тишину провала, теперь слышались просто невнятным бормотанием. Оцепеневшие от прохлады насекомые еще не взлетели. Цветки на кустах буг-буга распустили свои алые лепестки, промокшие от росы. Зарождающиеся лучи Соакры, еще невидимого в небе, окрасили крылья огненных драконов в оранжевые и охристые оттенки.

Афикит и Йелль, взявшись за руки, шли по опустевшей деревне. Они не стали задерживаться у бухты возле миссии. Если к водам Гранд-Нигера и вернулась прежняя прозрачность, то останки полицейских и церковников тропики еще не убрали. Йелль вопросительно оглядела жуткое зрелище, но не задала вопросов. Она ничего не говорила с тех пор, как вышла из комы, и Афикит подумала — не потеряла ли она дара речи. Время от времени девочка поднимала правую руку к устью провала и наблюдала за тонкой игрой света в джулианском кориндоне. Они шли вдоль ручья, приглядывая укромное местечко, скрытое листвой фафановых деревьев, чтобы вымыться.

Свои первые слова Йелль произнесла только когда они растянулись на кровати миссионера:

— Я помогу тебе освободить папу от блуфа…

Афикит приподнялась на локте.

— Ты очнулась во время церемонии?

— Какой церемонии? Я видела только папу и блуф внутри него. Мы ему нужны, мама.

Афикит обняла дочь и привлекла к своей груди. Несколько минут они молча лежали прижавшись друг к другу.

— Я так счастлива, что ты жива, — прошептала Афикит.

— Ты тоже была мертва, мама, а папа — ему придется умереть, чтобы вернуться к жизни… А теперь я хочу, чтобы ты научила меня путешествию силой мысли.

— Научу, как только доберемся; я обещаю.

Внутри миссии быстро нарастала жара. Жужжание насекомых возвещало торжествующее пришествие дня.

Торжество жизни.

*

Не обращая внимания на дождь, Жек сидел посреди чаши кратера и предавался мучительным раздумьям. Фрасист Богх и бывший абсуратский рыцарь перенеслись на вулкан Исход несколькими часами ранее, но от Йелли, Найи Фикит, Сан-Франциско и Феникс до сих пор вестей не было.

Рыцарь-абсурат материализовался первым. Жек сразу узнал человека, которого увидел в мысленной вылазке из нефа индисских анналов — человека, укрывавшегося в лачуге с темноволосой женщиной, чьи совершенно белые глаза заглядывали за пределы пространства и времени. Он прекрасно помнил эту сцену — соломенные циновки и стулья, глиняные стены, их слова: «Ты — один из двенадцати столпов храма… Я просто один из ублюдков Жанкла Нануфы… Я буду луком, ты будешь стрелой… Пришло время союза, слияния…» Она сбросила платье, скользнула под небеленую простыню, и они яростно любили друг друга, как Феникс и Сан-Франциско в темнице Ториала.

— Вы рыцарь, бывший работорговец с гор Пиай, один из двенадцати столпов храма, — сказал Жек, не давая своему собеседнику времени оправиться от коррегированного эффекта Глозона.

Лежа на земле, рыцарь пытался подавить охватившие его тошноту и головокружение, открыть глаза и понять по голосу, кто это с ним заговорил.

— Как вы сюда попали? — продолжал Жек. — Вам ведь никто не дал координат Исхода.

Даже воззвав к энергии Кхи, У Паньли не смог собраться с мыслями.

Из трудного положения его выручило внезапное появление Фрасиста Богха. Мальчик, чьи заунывные расспросы начинали смахивать на пытки, переключился на новоприбывшего и временно потерял к нему интерес.

Жеку пришлось дать взрослым отойти от эффекта Глозона и на какое-то время воздержаться от жгущих ему язык вопросов. Его интересовало, почему Фрасист Богх одет в серый комбинезон наемника-притива — ведь когда они расставались, тот все еще носил свой белый облеган понтифика. Не многим понятнее было и то, отчего бывшего муффия сопровождает рыцарь, одетый в черный комбинезон овата.

— Где Йелль и остальные? — спросил он, увидев, как сморщившееся лицо Фрасиста Богха начинает понемногу разглаживаться.