Дело Локвудов - Джон О'Хара

— Конечно.

Он положил часики себе на ладонь: браслет из тонкой золотой сетки, циферблат окаймлен бриллиантиками, заводная головка из небольшого рубина.

— Прелестная вещь.

— Я вижу, ты умираешь от любопытства. Прочти надпись.

Он повернул часики и вслух прочитал:

— «Тина, время уходит. П.Х.» Те же слова он мог написать тебе и на простой открытке, — сказал он, возвращая ей подарок. — А это — далеко не простая открытка.

— Верно, не простая, — согласилась она, разглядывая часики.

— Не хочу ни о чем тебя спрашивать, Тина. Будь я проклят, если спрошу.

— А есть что спросить?

— Да, есть. Но я не стану.

— Он хочет, чтобы мы поженились до начала учебного года, — сказала она.

— И ты согласна?

— Кажется, да.

Он засмеялся.

— Кажется, да. А учебный год начинается уже через две-три недели.

— Точнее, через три, если считать от ближайшего вторника.

— Где же состоится бракосочетание, если ты на него согласишься?

— У мирового судьи. Пышной свадьбы в этом году уже не получится, да я и не хотела.

— Могла бы сыграть скромную свадьбу в Шведской Гавани, в кругу двух семей.

Она покачала головой.

— Женятся-то не семьи, папа, а только Прес и я.

— Меня там тоже не будет?

— Боюсь, что нет. Я не скрытничаю. Просто я сама еще ничего не решила. Но когда решу — если решу, — то уеду отсюда. И в следующий раз когда увижу тебя, буду уже замужем.

— И Престон тоже так хочет?

— Он-то как раз и хочет.

— А его родители?

— Родителям он еще ничего не сказал. Я познакомилась с ними со всеми, кроме брата, который в Мексике. Они видели меня, так что, когда их известят о браке, смогут сказать, что знают меня, знают, что я белая, молодая и не такая уж безобразная.

— Я обещал не спрашивать тебя, а сам только и делаю, что спрашиваю, — сказал Джордж. — Но вот единственный, в сущности, важный вопрос: почему ты никак не можешь решиться?

— На этот вопрос столько ответов, что я не знаю, какой из них правильный. Какой настоящий.

— Значит, я не так сформулировал свой вопрос. Ты его любишь?

— Нет.

— Потому что боишься полюбить?

— Возможно. Ты думаешь, меня смущает то, что случилось со мной за границей?

— Я этого не сказал, Тина. Я лишь спросил, боишься ли ты полюбить его.

— Я не боюсь любви, папа. Я просто его не люблю.

— Тогда на чем же будет основан ваш брак?

Она помолчала.

— На общности взглядов. Дружбе. Товариществе. Чувстве солидарности.

— Так я и думал. Этого я как раз и боялся.

— Чего боялся?

— Ты сама знаешь, Тина. Давай говорить честно, нас никто не подслушивает. Я целиком за этот брак, если ты его хочешь, но ты должна звать точно, на что идешь.

Она улыбнулась с довольным видом, чего отец никак от нее не ожидал.

— Молодец, папа.

— Я — молодец?

— А он все гадал, помнишь ли ты. Оказывается, помнишь. Он так и думал, но не был до конца уверен. Я была убеждена, что помнишь, потому что ты никогда ничего не забываешь.

— Не задавай мне загадок, барышня.

— В первый раз, когда Прес был здесь, он рассказал тебе о своей дружбе со школьным преподавателем физкультуры.

— Рассказал. Не мог же я этого забыть.

— И ты, естественно, решил, что это — не простая дружба.

— Да, решил.

— Ты был прав. Прес вступал в связь как с женщинами, так и с мужчинами. Уже с мальчишеских лет. И Прес не знает, излечит ли его наш брак.

— Я могу сказать тебе, Тина. Не излечит, если ты имеешь в виду гомосексуализм. Поэтому ты и боишься выходить за него? Или колеблешься?

— Нет. Наша дружба как раз на этом и зиждется. У него своя проблема, а у меня была своя. Была и осталась.

— У тебя-то что за проблема? Ты же не лесбиянка.

— Нет. Назову ее деликатно: неразборчивость в связях.

— Один-два романа в Европе, — сказал отец.

— Ха-ха.

— Тебе же всего двадцать шесть лет. Не понимаю, что еще может означать эта твоя «неразборчивость в связях».

— Не для разговора за завтраком, папа. За всю жизнь у меня был только один настоящий роман — с путевым обходчиком. Единственная связь, длившаяся достаточно долго, чтобы назвать ее романом. Вот почему я так расстроилась, когда она порвалась. Думала, что нашла человека, который не даст мне превратиться в шлюху, но я все равно превратилась, и он меня бросил. Помнишь, я говорила тебе про оперную певицу, муж которой постоянно пьяный? Так вот, меня застали с ним в постели. Причем я была почти уверена, что застанут, и все-таки легла с ним. Если бы я находилась за границей, папа, и жила среди этих людей, то была бы одной из многих. В Соединенных Штатах, где меня, по всей вероятности, будут окружать люди иного сорта, я выгляжу как женщина с клеймом.

— Женщина с клеймом, — повторил отец. — К тому же не с одним.

— Да, не с одним.

— Я не имел в виду только твой характер.

— Я тоже. На внуков от меня не рассчитывай, папа.

— У тебя был аборт?

— О, это бы еще ничего. Я схватила дурную болезнь, поэтому меня и оперировали. Дядя Пен об этом знал, и тетя Уилма знала. Дядя оплатил все расходы. Наверно, поэтому он и оставил мне эти деньги — наличными. Ты ошеломлен. Я по лицу вижу, что ошеломлен. — Она протянула руку через стол и коснулась его руки. — Отпусти меня за границу, папа.

Он покачал головой.

— Нет.

— Если скажешь «уезжай», то я уеду. Иначе выйду замуж за Преса.

— Он обо всем этом знает?

— Почти все. Самое худшее я ему сказала. Да ему и о себе было что рассказать.

— Я думаю, — согласился отец.

— Большинство людей вступает в брак в надежде на что-то хорошее, светлое. У нас же нет почти никаких надежд.

Он погладил ее по руке.

— Не заблуждайся насчет большинства. Бывают случаи и похуже.

— Ты уже не радуешься браку так, как несколько минут назад?

— Не знаю, — ответил он. — Не было времени подумать. Но отправлять тебя за границу я, во всяком случае, не собираюсь. И не пытайся перекладывать это на мои плечи. Тина. Будь твой дядя Пен сейчас жив, он бы знал, что ответить. А я не знаю.