Противостояние эльфов - Мира Ризман

— Об этом не может быть и речи! — отрезал отец. — К следующему сезону ты уже благополучно выйдешь замуж!

— Нет! Никогда! — Рениса бросилась к отцу. Упав на колени и цепляясь за брюки, словно маленький ребёнок, она, заглядывая в глаза, вилась ужом, надеясь выпросить снисхождение. — Я могу одеваться в мальчика! Или и вовсе не перевоплощаться! Я полностью возьму на себя работу слуг, и даже слова поперёк не скажу. Отдайте Рэлу комнату, я буду спать в гостиной на диване…

— Не говори ерунды! — оборвал её Рош, чуть отодвигаясь, после чего припечатал: — Этот вопрос решён раз и навсегда. Ты больше не покинешь Царства!

— Почему? — сипло выдавила она, чувствуя, что теряет над собой контроль. Глаза застили слёзы, а в голове стучало так, будто туда поместили молот и наковальню. От боли и бессилия хотелось выть и крушить всё вокруг. Рениса смутно помнила, как поднималась. Её слегка покачивало, и потому она опёрлась о край стола, но в какой-то момент мир окончательно поплыл и разум затмили чувства, вырвавшиеся на свободу: — Почему я всегда должна слушаться только вас? — сметая со стола коробки с платьями и туфли, а заодно все письменные принадлежности, срывающимся голосом прохрипела Рениса. — Вы всё решаете за меня, и никому из вас нет дела, что это приносит мне лишь страдания! Вы отняли у меня право заниматься камнями, затем отобрали кисти и краски, а теперь, когда я нашла хоть что-то себе по душе, вы опять отсылаете меня прочь, надеясь закрыть в четырёх стенах! — Каким-то образом она очутилась возле шкафа, начав выбрасывать из него книги. Она швыряла их в сторону ошалевших и онемевших родителей, и вместе с каждым томом вслед неслись и жалящие злые слова: — За что вы меня так ненавидите? За то, что я родилась дочерью, а не ещё одним сыном⁈ За это вы всю жизнь мне мстите? А теперь и вовсе хотите выпихнуть, чтобы не мешалась под ногами⁈

Она успела наговорить ещё кучу гадостей до того, как отец, отойдя от шока, добрался до неё. Вырвав очередную книгу, Рош скрутил Ренисе руки. Она сопротивлялась, орала и пыталась его ударить, хаотично размахивая конечностями, но постоянно промахивалась. Отец что-то ей говорил, но мозг не воспринимал слова, вычленяя только отдельные несвязанные звуки. Потом рядом раздались чужие всхлипы, похоже, у Сарояны тоже началась истерика. Рош что-то проревел и спустя какое-то время, которое Рениса, задыхаясь от слёз и крика, потратила на тщетные попытки вырваться, в кабинете появился Рамисар с какой-то склянкой. Терпкая, чуть горьковатая жидкость коснулась сначала сомкнутых губ, а затем просочилась сквозь зубы сначала на язык, а потом и в горло. А после была только чернота.

* * *

В экипаже было душно и сумрачно. Сквозь плотно занавешенные шторы не проникало ни одного луча холодного осеннего солнца, а пролетающий мимо пейзаж различался только величиной проплывающих теней. Рениса тупо смотрела в одну точку — разлохмаченный край занавески мерно покачивался в такт движению. Напротив молчаливо сидел отец, хмурый и бледный. Он тоже предпочёл вглядываться в чуть затёртую ручку двери, вместо того, чтобы смотреть по сторонам или на спутницу. Говорить не имело смысла. Рениса знала куда её везут, хотя в открытую Рош ей об этом не сообщал. Но среди имений семьи Эйлос было лишь одно прекрасно годившееся для долгой ссылки. Вдобавок ей уж приходилось в нём бывать, правда, тогда они с матерью задержались в нём ненадолго. Из-за спятившей после великого Танца Рены, отец отменил наказание спустя всего месяц, хотя упавшая духом Сарояна, считавшая дни, твердила, что им придётся сидеть на севере несколько лет. Как там должно было быть на самом деле, никто никогда не рассказывал.

Вопреки ожиданиям родителей, Ренису подобное наказание совсем не пугало. В отличие от Сарояны, она сохранила приятные воспоминания о пребывании на севере и теперь, скорее, с лёгкой грустью, чем с ужасом, ожидала новой встречи. Пожалуй, если бы не дикая головная боль — последствие вчерашней истерики, — дорога не казалось бы такой муторной и тяжёлой. Заторможенные мысли натужно ползли по раскалывающейся черепной коробке тусклыми невнятными образами, но любая попытка их разглядеть приносила лишь тошноту и слёзы. Рениса подозревала, что со стороны это выглядело, будто она и в самом деле плачет, раскаиваясь и жалея о своих поступках, но это было весьма далеко от истины. Она не раскаивалась и не жалела. Рениса не стыдилась даже устроенного в кабинете разгрома. Собственное поведение не вызывало у неё никаких противоречий, напротив, казалось вполне логичным. Она всего лишь защищалась, как умела и могла, точно так же, как оборонялся бы любой зверь, загнанный в угол. И ей было наплевать, насколько чудовищно это могло выглядеть в глазах родителей.

Экипаж подпрыгнул на кочке, и Ренису подбросило вверх. Она едва не ударилась головой об потолок, но и этой встряски хватило для того, чтобы голову охватил болезненный спазм, а в глазах выступили слёзы. И они не остались незамеченными. Рош с беспокойством покосился на Ренису и почти тут же отвёл взгляд.

— Я проведаю тебя через месяц, — мягко сообщил отец. — Надеюсь, этого времени тебе хватит, чтобы успокоиться и прийти в себя.

Рениса не ответила. Стирая предательские слёзы, она начала дышать глубже, надеясь, что хоть это угомонит чудовищную головную боль. Рош, по-видимому, счёл её молчание и странное поведение за смирение и муки совести, и потому продолжил:

— Твоя мать хочет выдать тебя за военного, желательно кого-то высокопоставленного, чтобы Рамисару было легче продвинуться по службе. Я не совсем одобряю такой выбор, но в нём есть свои плюсы. Тебе точно не придётся жить в гареме, и ты сможешь проявить себя, как хозяйка дома.

С трудом подавив ухмылку, Рениса с горечью подумала, что такая роль куда больше подошла бы самой матери. И хотя та редко рассказывала о своём детстве, порой что-то невольно проскальзывало в её речь. Например, то, что некогда ради успешной карьеры брата, она была отдана в жёны не симпатичному смешливому солдату, живущему по соседству, а перспективному и обладающему большими связями молодому послу. Вероятно, именно поэтому ей, дочери посредственного капрала, всё никак не удавалось смириться с тем, что нужно делить своего мужа с другими женщинами и обо всех домашних делах всегда советоваться с первой женой. Готовящаяся с детства к роли хозяйки, Сарояна никогда не училась ничему другому, потому теперь откровенно изнывала от скуки и изводила весь гарем, не находя себе достойного занятия. Теперь же Рениса понимала,