В поисках солнца - Мария Дмитриевна Берестова

она была ему симпатична — из-за общего чувствования характера карт. Но именно от того, что она была ему симпатична и ему не хотелось её подозревать, он включил свою паранойю на полную мощь — жизнь в Мариане приучила его к тому, что симпатизировать женщине может быть смертельно опасно.

Включенная на максимальный режим паранойя дала ошеломительные результаты: Илмарт вынужден был признать, что лишь однажды видел в поведении Руби признаки жертвы насилия — в той сцене у ворот с её отцом.

Совершенно точно она ни разу не демонстрировала ничего подобного до — он бы заметил, непременно заметил, как обратил внимание на эту черту в Олив буквально в первую же встречу, чуть ли ни на первый же взгляд.

Всё, что он вспоминал после той ситуации о ворот, тоже не несло за собой соответствующих смыслов.

«Когда я уронил те книги, она просто продолжала рисовать, — мысленно перечислял он обнаруженные сегодня странности. — И когда я чуть не упал на неё раньше, она совсем не испугалась».

Он был уже почти уверен, что она притворялась в тот раз — но всё же существовал крохотный шанс, что, сталкиваясь с насилием со стороны отца, она сохранила притом доверие к другим людям и даже к мужчинам. Во всяком случае, Илмарт допускал, что такой шанс есть.

«Но зачем ей? — удивлённо спрашивал себя он. — Неужто так хотелось выскочить за Тогнара?»

Как ни крути, он не мог придумать другого варианта. Руби не могла не знать, что они приложат все силы, чтобы вырвать её из рук отца — так или иначе, бьёт он её или нет. Изображать жертву насилия стоило только в том случае, если она желала форсировать процесс, вынудить какого-то из них — Райтэна или Илмарта — на немедленные действия.

Илмарт был из людей, которые, если бы и начали действовать в такой ситуации, то предпочли бы убить агрессора, не задумываясь о последствиях.

Райтэн был из тех, кто просто бросится вперёд — защищать. Как придётся.

«Чего он вообще тогда заговорил про брак?» — попытался вспомнить Илмарт, но тот разговор уже выветрился из его памяти.

«Итак, моя рабочая версия, — постановил он сам в себе, — что она пыталась спровоцировать Тогнара на защиту».

Эта версия требовала проверки, и Илмарт не стал медлить.

Он с деловым видом встал и прошёл к двери — как будто собирался выйти — но уже у самого выхода обернулся. Руби спокойно работала.

Он сделал шаг к ней, словно что-то забыл спросить, и, положив руку ей на плечо, начал:

— Руби…

Она чуть вздрогнула — как вздрогнул бы каждый человек, к кому неожиданно притронулся кто-то со спины, — аккуратно дорисовала линию и повернулась к нему с вопросительным:

— Ил?

— Слушай, иди-ка сюда, — позвал он, словно хотел ей что-то показать.

Она чуть нахмурилась, отложила кисть, встала, вопросительно огляделась по сторонам и так не нашла, к чему именно он пытается привлечь её внимание.

Одним резким движением он толкнул её на дверь спиной и прижал к ней за шею. Она было вскрикнула от страха и неожиданности, но его удушающий захват не очень-то способствовал крикам.

— Тебя ни разу в твоей жизни никто не ударил, — спокойно и холодно сказал Илмарт.

Он не был уверен в этом на сто процентов, но его наблюдений было достаточно, чтобы перейти к жёсткому допросу.

Руби, жалобно моргая, забилась под его захватом, пытаясь вырваться. Обеими руками она вцепилась в его запястье, но не смогла его сдвинуть — их силы были слишком очевидно неравными. В глазах её стояла откровенная паника; кажется, она даже заплакала.

— Твой отец никогда не поднимал на тебя руку. — Медленно, вбивая каждое слово как гвоздь, утвердил Илмарт, после чего грозно рыкнул: — Так?!

Она лишь моргала мокрыми от слёз ресницами, глядя на него с ужасом.

Он отпустил её шею, давая, наконец, нормально вздохнуть — она тут же вскинула руки, пытаясь прикрыть пострадавшее место, — и перехватил её за плечи.

— Так?! — надавил он, выражая тоном угрозу.

Беспомощно, тонко всхлипнув, она кивнула.

Илмарт перевёл дух даже с некоторым облегчением — если бы она оказалась невиновна, его поведение, определённо, было бы в высшей степени неприемлемым, и во время всей этой сцены ему внутренне было страшно от мысли, что он из-за пустой паранойи набросился на бедную девушку.

Признание, пусть и такое вялое, превратило бедную девушку во врага — а с врагами можно и должно не церемониться.

Тем не менее, выбив то, что хотел узнать, он отпустил её — она тут же сползла по двери вниз и, жалобно рыдая, обхватила руками своим колени.

С минуту Илмарт наблюдал эту истерику, затем жёстко сказал:

— Ты нарочно изобразила испуг перед отцом, чтобы спровоцировать Тогнара. Так?!

Она вцепилась в колени отчаяннее, пряча в них лицо.

Илмарт остался безучастен к её страху.

— Я задал вопрос, — холодно напомнил он и поднажал: — Уверена, что хочешь вернуться в прежнее положение?

Она, испугавшись, попробовала было отшатнуться от него — но ей было некуда, сзади спину подпирала дверь, сбоку — шкаф.

Вдохнув побольше воздуха — мысль о том, что её снова начнут душить, явно наполнила её ужасом, — она тихо подтвердила:

— Так.

Илмарт отстранёно отметил, что с жертвой ему несказанно повезло: она явно не была готова к допросу и не умела выносить даже банального психологического давления.

В Мариане подобные признания и пытками-то не всегда удавалось выбить.

«Слюнтявые анжельцы!» — подумал было он и мысленно запнулся.

К презрению, которое им овладело, неожиданно примешалась жалость, потому что он осознал, что Руби не чета тем марианским женщинам, с которыми ему приходилось воевать.

Он почувствовал острое недовольство собой и даже вину — он отыграл эту сцену так, как будто имел дело с умелой марианской интриганкой, нарочно внедрённой врагами с целью убийства. А перед ним была простая анжельская девчонка, которая просто хотела окрутить богатого парня.

Ему сделалось мучительно жаль её — жаль в первую очередь потому, что она ничуть не походила на тех лживых, мерзких женщин, с которыми ему доводилось сталкиваться на родине. Стремление убежать от гнёта жёсткого отца под крылышко доброго и заботливого мужа в глазах Илмарта выглядело совершенно нормальным; и пусть Руби использовала гадкий и подлый метод, но, во всяком случае, её мотивы не казались ему преступными.

Он перегнул палку и был теперь недоволен собой.

— Да сядь уже нормально, — буркнул он, отходя вглубь комнаты, ближе к своему столу.

Бросив на него испуганный беспомощный взгляд, она, дрожа,