Жаклин Кеннеди. Американская королева - Сара Брэдфорд

Неприязнь к Джеки сблизила детей Онассиса. Кристина, двумя годами моложе Александра, вообще-то вызывала жалость, она мечтала только о том, чтобы отец ее похвалил, а он попросту ее игнорировал. Когда Тина была беременна дочерью, Онассис страшно ее избил в надежде, что она потеряет нежеланного ребенка. Александр был по-своему красив, Кристина же больше напоминала отца, а не хорошенькую, хрупкую, моложавую мать. У нее были красивые темные глаза, и в зависимости от настроения она выглядела то хорошенькой, то дурнушкой, страдала от депрессий и заброшенности, заедая печаль шоколадом и запивая диетической колой.

За несколько дней до свадьбы Онассис и Артемида пытались умаслить детей, но безуспешно. Онассис говорил Александру и Кристине, что ему важно, чтобы Джеки им понравилась, и что Джеки напоминает ему покойную мать, Пенелопу, с ее широко расставленными темными глазами, что она «милая, честная и обходительная и они подружатся, если дадут Джеки шанс». Когда Онассис ушел ни с чем, эстафету приняла Артемида. Она уговаривала их чуть не всю ночь, но Александр с Кристиной не слушали. «Знай твердили, что я забочусь только об этой иностранке и ее детях… и если бы я их вправду любила, то не любила бы Джеки… Ума не приложу, как мне убедить их полюбить Джеки».

Вечером 20 октября 1968 года в церкви на острове Скорпиос собралась весьма разношерстная компания. Шел дождь, что в Греции считается добрым знаком для молодоженов, но заграничные гости не разделяли оптимизма. Александр и Кристина стояли с «недовольными, злыми лицами» и перешептывались на протяжении всей церемонии. К алтарю Джеки подвел Хьюди Окинклосс, как и много лет назад, когда падчерица выходила за Кеннеди. На сей раз наряд Джеки выбрала сама – роскошное кружевное платье от Валентино, цвета слоновой кости. Жених был в темно-синем костюме, с красной розой в петлице. По обе стороны от жениха с невестой стояли Джон и Каролина с длинными венчальными свечами в руках. Отчим сделал все возможное, чтобы подружиться с детьми, но они все равно нервничали – слишком мало времени прошло после смерти любимого дяди Бобби, и вот они в незнакомом месте слушают службу на незнакомом языке, глядя, как мама выходит замуж.

В этом браке были и любовь, и страсть. Только этой любви недоставало силы, чтобы преодолеть препятствия, которые уготовила им жестокая судьба…

Кики Феруди Муцацос

Что бы ни думали свадебные гости, молодожены постоянно демонстрировали взаимную любовь. В конце медового месяца, который Джеки и Аристотель провели в круизе на «Кристине», Артемида и Кики приготовили им особый сюрприз – распорядились в самолете вынести из салона первого класса все кресла и поставить огромную кровать. Вскоре после взлета стюард нечаянно отдернул штору, отгораживавшую салон, а там Джеки и Ари страстно занимались любовью.

Пара не пыталась скрывать физическое влечение. Майкл Бентли, администратор лондонского отеля Claridge, где они обычно останавливались, вспоминал, что первые годы Джеки и Онассис явно очень друг друга любили, сидели за угловым столиком в ресторане, держась за руки, потом шли гулять, возвращались счастливыми и говорили, что «в Лондоне им никто не докучает». Временами, по словам Кики Феруди, они вели себя «как подростки, не в силах оторваться друг от друга; Артемида лишь снисходительно улыбалась, когда Джеки и Онассис нежничали при ней…». Сексом они занимались в самых неподходящих местах – в самолетах, на катерах, на пляже, не обращая внимания, что кто-то смотрит или фотографирует. Брат одного из вашингтонских приятелей Джеки испытал настоящий шок, наблюдая, как Онассис вдруг тащил Джеки в каюту «Кристины» и занимался с ней сексом, даже не потрудившись закрыть дверь. Подобный эксгибиционизм тешил его самолюбие – он постоянно хвастался перед друзьями Джеки, вроде Пьера Сэлинджера, своими сексуальными аппетитами и мастерством в постели. Джеки не протестовала, даже поставила в глифадской спальне огромную кровать, а на «Кристине» спала в той постели, которую Онассис девять лет делил с Марией Каллас. Правда, перед свадьбой она велела снять со стены висевший на видном месте большой портрет Тины и позднее призналась Артемиде, что вполне понимает, что Ари по-своему до сих пор любит первую жену и ей грустно постоянно видеть перед собой «это красивое лицо».

На самом деле угрозу представляла не Тина, а Мария. «Через несколько дней после свадьбы он свистел в Париже у Марии под окнами», – писал друг Марии Роберт Сазерленд. «Я сделал большую ошибку», – говорил Ари Каллас. Мария уже никогда не приезжала на Скорпиос, но ее парижская квартира располагалась неподалеку от его дома. По словам слуг, после женитьбы Онассиса на Джеки Мария и он казались даже счастливее, чем раньше, но теперь он делал все возможное, чтобы скрыть свои свидания с оперной дивой. Приезжал к ней под покровом ночи, а о встречах договаривался через своего помощника, Мильтоса Яннакопулоса, и по крайней мере первые годы не звонил напрямую. Артемида не сомневалась, что тем самым он щадил чувства Джеки: «Конечно, он изменял ей, но всегда был внимательным и деликатным».

Однако Джеки, как подозревала Артемида, знала, что роман с Каллас продолжается, и ее это ранило. Снова она не была главной женщиной в жизни мужа, снова не смогла добиться преданности и любви, какие дарил ей Черный Джек. Притом что они часто занимались сексом, при всех поцелуях, ласках, нежных словах, подарках, любовных записочках, в их браке сквозило что-то нереальное. Аристо, как звали Онассиса Джеки, греческая семья и друзья, обращался с нею как с принцессой, с красивой и хрупкой фарфоровой куклой. Он не подпускал ее к своему бизнесу, кроме одного случая, когда через месяц после свадьбы Джеки стала звездой на ужине с диктатором Пападопулосом, ключевой фигурой в онассисовском проекте «Омега». Когда Джеки пыталась обсуждать с мужем политические вопросы, он просто отмахивался: «Тебе будет скучно, дорогая», – точь-в-точь как Джек. А вот с Марией обстояло иначе. Все, кто в ту пору видел их вместе, думали, что она нужна ему не только для секса. «Их отношения выходили за пределы секса, – вспоминала Кики Феруди, – Аристотель обсуждал с ней свои проблемы, делился мыслями и переживаниями. Если бы Джеки могла выполнять ту же роль, он бы, наверное, не нуждался в Марии. Я не знаю, почему он к ней так часто наведывался, но факт остается фактом».

На самом деле Джеки так и не оправилась от психологических травм минувших пяти лет и гибели Джона и Бобби. Убийство в Далласе стало ее ночным кошмаром, который она пересказывала окружающим, словно, облекая ужас в слова, могла изгнать из памяти детали страшного события. Вскоре после свадьбы, в пятую годовщину убийства Кеннеди, она осталась на Скорпиосе в обществе Артемиды. Когда Артемида, заметив, как она печальна, спросила, что случилось, Джеки разрыдалась: «Ужасный день. Я знаю, что должна теперь быть счастлива, но не могу не думать о первом муже и о том, что случилось с ним в Техасе. Иногда мне кажется, я вообще не смогу больше быть счастливой».

Дочь близкого друга Онассиса, которая познакомилась с Джеки вскоре после свадьбы, вспоминала:

Пережитое надломило ее. Думаю, все, кто имел возможность присмотреться к ней, видели, что за харизмой и обаянием скрывается человек, перенесший глубочайшее потрясение. А как могло быть иначе? Она рассказывала мне об убийстве, о том, что чувствовала в те минуты и сразу после и каково было вернуться тогда в Белый дом. Помню, когда я впервые ее увидела, меня поразили две вещи. Внешне она выглядела точь-в-точь как на фото с журнальных обложек, только на фотографиях не видны были тоненькие морщинки по всему лицу, она походила на стеклянную статуэтку, которую разбили, а потом склеили. Не знаю, может, это и возрастное, я не дерматолог, но меня поразили эти морщинки – как контраст со всей большеглазой лучезарной безупречностью. И для меня это был знак того, через что ей пришлось пройти.