Королева Воздуха и Тьмы - Кассандра Клэр

— Очевидно, — он улыбнулся, но улыбка не достигла его глаз. — Эмма, мне нужно тебе кое-что сказать.

Она невольно прижалась к спинке кровати. Ее сердце пропустило удар, но она старалась сохранять выражение лица спокойным. Джулиан не был хорош в том, чтобы открываться ей, даже когда у него были эмоции; тем не менее, она скучала по тому, как они делились секретами и бременем друг друга, больше, чем по чему-либо еще, когда он был под заклинанием.

Он сел на край кровати и посмотрел на потолок.

— Я не рассказал Ливви о том, что Тесса просит нас убить Себастьяна, — сказал он.

— Конечно, — сказала Эмма. — Если мы не сможем попасть в Безмолвный Город и получить Орудия Смерти, это никогда не будет иметь значения. Зачем пугать ее раньше времени?

— Но я сказал ей, что если мы получим Меч и Кубок, мы заберем их с собой. Чтобы защитить их.

Эмма ждала. Она не была уверена, к чему клонил Джулиан, говоря ей это.

— Когда мы были в Благом Дворе, — сказал Джулиан, — в тот самый последний раз, когда я разговаривал с Королевой, она рассказала мне, как можно разорвать все связи парабатаев одновременно.

Эмма сжала одеяло.

— Да. И ты сказал мне, что это невозможно.

Его глаза были окнами в океан, которого больше не было в этом мире.

— Мы сделали то, что она просила, — сказал он. — Мы принесли ей Черный Том. Она рассказала мне, потому что думала, что это будет забавно. Видишь ли, есть только один способ сделать это. Ты должен уничтожить первую когда-либо записанную руну парабатаев, которая хранится в Безмолвном Городе. И ты должен сделать это с помощью Меча Смерти.

— И в нашем мире Меч разрушен, — сказала Эмма. В некотором роде это действительно имело смысл. Она даже могла представить то восхищение на лице Королевы, когда она предоставила Джулиану эти новости.

— Я не сказал тебе, потому что думал, что это больше не имеет значения, — сказал он. — Это никогда не было бы возможно. Меч был разрушен.

— И ты не сказал мне из-за заклятия, — сказала она нежно. — Ты не чувствовал, что должен был.

— Да, — сказал он и вздрогнул. — Но сейчас мы говорим о возвращении этого Меча в наш мир, и я знаю, что вероятность попадания в цель равна один на миллион, но это возможно, я имею в виду, мы могли бы рассмотреть эту опцию. Я мог бы.

Эмма хотела сказать миллион слов. Ты обещал, что не сделаешь этого, или это было бы просто ужасно, вертелось у нее на кончике языка. Она вспомнила моральную уверенность, которую она почувствовала, когда Джулиан впервые сказал ей, что Королева повесила это искушение перед ними.

Но после смерти Ливви было трудно получить моральную уверенность хоть в чем-либо.

— Я попросил Магнуса наложить это заклинание на меня, потому что я был в ужасе, — сказал Джулиан. — Я представлял, что мы превращаемся в монстров. Уничтожаем все, что так трепетно любим. У меня все еще была кровь Ливви под ногтями, — его голос дрожал. — Но есть еще кое-что, чего я боюсь, и именно поэтому голос Королевы эхом звучит в моих мыслях.

Эмма посмотрела на него в ожидании.

— Потерять тебя, — сказал он. — Ты единственный человек, которого я когда-либо так любил, и я знаю, что ты единственный человек, которого я когда-либо буду так отчаянно любить. И я не буду собой без тебя, Эмма. Как только ты растворяешь краску в воде, ты не можешь вернуть ее обратно. Это то же самое. Я не могу вытащить тебя из себя. Это значит вырезать мое сердце, а я не люблю себя без своего сердца. Теперь я это знаю.

— Джулиан, — прошептала Эмма.

— Я не собираюсь этого делать, — сказал он. — Я не собираюсь использовать Меч. Я не могу причинять другим людям боль, такую как боль, которую я сам чувствовал. Но если мы вернемся домой, и у нас будет Меч, я думаю, нам нужно будет обменяться им с Инквизитором на изгнание. Я думаю, что у нас нет другого выбора.

— Настоящее изгнание? — сказала Эмма. — Они разлучат нас с детьми, Джулиан, они разлучат вас…

— Я знаю, — сказал он. — Было время, когда я думал, что не может быть ничего хуже. Но теперь я понимаю, что был неправ. Я держал Ливви, пока она умирала, и это было хуже. То, что случилось с Ливви здесь, потеря всех нас, — это невообразимо хуже. Я спросил себя, лучше ли мне пройти через то, через что прошел Марк, быть отрезанным от своей семьи, но думая о том, что они здоровы и счастливы, или то, через что Ливви прошла здесь, зная, что ее братья и сестры мертвы. Это не вопрос. Я бы предпочел, чтобы они были в безопасности и были живы, даже если бы я не мог быть с ними.

— Я не знаю, Джулиан…

Выражение его лица было очень уязвимым.

— Конечно, если ты не перестала чувствовать то же самое по отношению ко мне, — сказал он. — Если ты перестала любить меня, пока я находился под заклинанием, я бы не стал тебя винить.

— Думаю, это решило бы нашу проблему, — сказала она, не задумываясь. Джулиан вздрогнул.

Эмма поспешно проползла через кровать к нему. Она опустилась на колени в центре одеяла и дотронулась до его плеча. Он повернул голову, чтобы посмотреть на нее, немного вздрогнув, словно он смотрел на солнце.

— Джулиан, — сказала она. — Я была зла на тебя. Я скучала по тебе. Но я не переставала любить тебя, — она слегка дотронулась до его щеки ладонью. — Пока существуешь ты, пока существую я, я буду любить тебя.

— Эмма, — он подвинул свои колени на кровати так, чтобы быть напротив нее. Она была на голову ниже него в этом положении. Он коснулся ее волос, протягивая пряди через ее плечо. Его глаза потемнели. — Я не знаю, что произойдет, когда мы вернемся, — сказал он. — Я не знаю, сработает ли наша просьба об изгнании. Я не знаю, будем ли мы разделены. Но если это случится, я буду думать о том, что ты только что сказала, и это поможет мне пережить все, что может случиться. В темноте, в тенях, во времена, когда я один, я буду помнить.

Ее глаза защипало.

— Я могу сказать это снова.

— Нет необходимости, — он слегка коснулся ее щеки. — Я всегда буду помнить, как ты выглядела, когда говорила это.

— Тогда мне следовало надеть что-нибудь более сексуальное, — сказала она с дрожащим смехом.

Его глаза потемнели.

— Поверь мне, нет ничего горячее, чем ты в одной из моих рубашек, — сказал он. Он нежно прикоснулся к воротнику рубашки. Мурашки по коже буквально взорвались на ее коже. Голос его был низким и грубым. — Я всегда хотел тебя. Даже когда я этого не знал.

— Даже во время нашей церемонии парабатаев?

Она почти ожидала, что он рассмеется, но вместо этого он провел пальцем по ткани ее рубашки вдоль ее ключицы до выемки у основания ее горла.

— Особенно тогда.

— Джулиан…

— Умоляй меня не оставлять тебя, — прошептал он, — или перестать следовать за тобой, — он расстегнул первую пуговицу ее рубашки, оголяя небольшой участок ее кожи. Он взглянул на нее, и она кивнула, во рту пересохло. Да, я хочу этого. Да.