В дебрях Индии - Луи Жаколио

— На вашем месте я ограничился бы лишь энергичным преследованием Нана-Сахиба. Он мусульманин и принадлежит к религии, нелюбимой индусами; это происхождение вождя восстания помешало всему Декану, то есть восьмидесяти с лишним миллионам людей, присоединиться к повстанцам Бенгалии; должно признаться, что только этому мы и обязаны своим торжеством. Продолжая травить Нана, который не всегда же будет ускользать от нас, — ибо мы имеем достоверные сведения, что он не покидал Индии, — было бы недурно отделить его от индусов, поклонников Брахмы, и отнять таким образом у последних всякий предлог к новому восстанию, результаты которого трудно предвидеть.

— У них нет ни вождей, ни оружия.

— Ошибаетесь, сэр! Они в избытке найдут все это в нужную минуту и, поверьте, на этот раз Север и Юг, Брахма и Пророк соединятся против нас. Удовольствовавшись эффектом, произведенным приездом военного суда и декретом об уничтожении общества Духов Вод, я оставил бы обе эти меры в виде угрозы, вечно висящей над головами индусов, не прибегая в данный момент ни к каким экзекуциям. Но зато я сделал бы все возможное и невозможное, чтобы захватить Нана. Поймав последнего, объявите полную амнистию; не принуждайте его затем унижаться перед вами, чтобы не унизить его перед своими подданными. Нанесите визит всем четырем раджам Юга. Осчастливленные вашим милосердием, они не пожелают больше восстать против вас, а, напротив, устроят в вашу честь царское пиршество, и мир водворится в Декане, а следовательно, и по всей Индии.

— Вы, быть может, правы, но не таково мнение уполномоченного министерства внутренних дел.

— Вполне естественно.

— Что вы хотите сказать?

— Ваше превосходительство будет вторым вице-королем, отозванным за то, что слушали его советы.

— Вы думаете, Уотсон?

— Разумеется!.. Нам он читает проповеди об энергичных репрессиях, а в своих тайных корреспонденциях в Лондон, которые он посылает членам парламента и кабинета, поддерживающих его, восхваляет, напротив, благодеяния политики прощения и умиротворения.

— Откуда вы это знаете?

— Это относится к моим служебным обязанностям, сэр!

— Что если он услышит вас! — сказал, улыбаясь, сэр Джон.

— Ваши уши, сэр, не его уши.

— Но какой ему интерес в этом? — спросил генерал-губернатор с видом полного, по-видимому, равнодушия.

— Эх, сэр! В индийских землях Британской империи есть только одна корона вице-короля.

— У вас злой язык, Уотсон, — отвечал сэр Лоуренс, закуривая сигару. — Не хотите ли?

— Если позволит ваше превосходительство…

— А вы, мадмуазель Кемпбелл? — продолжал, смеясь, вице-король.

Когда сэр Джон бывал в хорошем настроении духа, он всегда так называл своего адъютанта, свежее и розовое лицо которого невольно вызывало на эту шутку.

Эдуард покраснел при этом фамильярном обращении и смущенно ответил:

— Я не позволю себе курить в присутствии вашего превосходительства.

— Полно, Кемпбелл, — продолжал ласково вице-король, — один раз не в обычай, как говорят французы.

И он подал ему ящик с сигарами, а затем снова обратился к начальнику полиции:

— Я подумаю о том, что вы мне сказали, Уотсон!.. Я подумаю, будьте уверены… Но не буду больше посылать свои письма по почте, — прибавил он с лукавой улыбкой.

— О, сэр, — отвечал Уотсон с некоторым смущением.

— Исполняйте ваш долг, Уотсон… исполняйте ваш долг; мы читаем с удовольствием все сведения, которые вы присылаете нам утром…

— И которые известны только вам и мне, сэр!

— Кстати, Уотсон! Сегодня вечером, кажется, должен явиться знаменитый следопыт, который откроет убежище Нана-Сахиба?

— Да, сэр, он передал мне, что готов служить вашему превосходительству.

— Неужели вы думаете, что он преуспеет там, где погиб несчастный Кишнайя?

— Он, напротив, действовал весьма успешно, сэр! Вспомните последние депеши, полученные нами. Не попадись он так глупо, позволив повесить себя, когда овладел несколькими европейцами…

— В числе которых находился и я вместе с отцом и матерью, — прервал его молодой офицер.

— Ба! Я и не знал этого, — удивился вице-король.

— Он не знал, вероятно, какое положение в обществе занимают его пленники, — продолжал Уотсон, — а так как в награду за оказанные услуги мы разрешили ему тайно праздновать великую пуджу тхугов, то он нашел, что несравненно лучше будет предложить богине Кали кровь людей более высокого происхождения, чем первых встречных бродяг, пойманных в лесу.

— Расскажите мне всю эту историю, Уотсон, она очень интересует меня; всего девять часов, и мы имеем достаточно времени, чтобы поболтать за сигарой. Эти свободные часы досуга, когда я могу жить, как живут обыкновенные люди, и беседовать с друзьями, не обдумывая каждого слова, каждого поступка, бывают так редко…

— Участь всех властителей, сэр!

— К счастью, я буду им всего пять лет…

— Ваше правление может быть возобновлено, ваша милость!

— Не желаю, Уотсон! Мое самолюбие пострадает, разумеется, если меня отзовут отсюда до истечения срока, но верьте мне, мой друг, видеть вокруг себя пошлые лица, которые стараются проникнуть в ваши мысли, ваши намерения, дабы сообразовать с ними свои собственные поступки, — лица, которые всегда готовы на самые низкие поступки и с утра до вечера курят вам фимиам, а за спиной вашей строят козни, лгут, устраивают заговоры, надувают, — все это так грустно и дает вам в то же время такое жалкое представление о человечестве, что я решил по истечении пяти лет вернуться в свое родовое поместье в Шотландии и жить вдали от всех этих надрывающих душу мерзостей. А я еще временный властитель! Какое же зрелище должна представлять наследственная власть?.. Ну, ваш рассказ, Уотсон! Каким образом сделались Кемпбеллы пленниками предводителя тхугов?

— Мне как начальнику полиции многое известно, сэр, а потому рассказ может быть длинным или коротким, смотря по вашему желанию.

— Пользуйтесь вашей сигарой, как хронометром, Уотсон… Курите ее спокойно, не торопясь… Затем пойдут серьезные дела, и мы примем вашего следопыта.

— Вы что-нибудь слышали о Сердаре?

— Как будто… Француз, кажется?

— Да, француз, бывший офицер при посольстве в Лондоне, который был лишен в своем отечестве чинов и орденов за то, что будто бы похитил секретные бумаги из английского адмиралтейства… Кстати! Газеты сообщают о восстановлении его имени; обвинение, взведенное на него, оказалось ложным, ибо он представил суду подлинное признание одного из воров, которое совершенно оправдало его.

— Ага! Их было несколько.

— Двое, сэр! Один из них сам себя обвинил в своей предсмертной исповеди, и ради его семьи военный совет умолчал об имени виноватого, который в настоящее время отдал уже отчет Верховному Судье.