Загадка XIV века - Барбара Такман

Палач предложил ему просить помилования у короля, чтобы тот простил его преступления, но де Маре ответил, что не сделал ничего, за что следует просить прощения: «От Бога только прошу я милости и умоляю Его простить мне мои грехи». Затем он попрощался с народом — все люди плакали — и повернулся к палачу.

Первого марта, в годовщину восстания майотенов, корона созвала суд «мраморного стола» — прозвище от мраморного стола в одном из залов королевского дворца. На суд созвали парижан — по одному человеку от каждого дома, причем все должны были явиться с непокрытой головой. Карл VI, в сопровождении дядей и королевского совета, сидел на возвышении, а канцлер Пьер д’Оржеман от имени короля зачитал обвинения в преступлениях, совершенных парижанами с кончины Карла V, и огласил указ о казнях. Закончив чтение, он закричал страшным голосом: «Еще не все кончено!». Присутствующие знали свои роли. Толпа взвыла от страха. Жены осужденных рвали на себе волосы и одежду, протягивали к королю руки и умоляли о прощении. Гордые дядюшки и младший брат короля Людовик коленопреклоненно просили смягчить наказание: под смягчением подразумевался штраф. Д’Оржеман объявил, что король, подчиняясь своему природному мягкосердечию и просьбам родных, согласился помиловать всех при условии, что парижане никогда более не позволят себе ослушания. Дескать, осужденных освободят из тюрьмы и избавят от пыток, но не от штрафов. Некоторые богачи вынуждены были отдать все, чем владели, — деньги, дома, землю — и в результате полностью разорились.

Те же карательные меры предприняли в Лане, Бове, Орлеане и других городах; в Амьене отменили старинную городскую хартию. Штрафы позволили собрать огромные суммы — в Париже до сорока тысяч франков и примерно столько же в провинциях. Большая часть этих денег пошла на обогащение дядюшек короля, поживился и коннетабль, также деньги выдали и другим королевским чиновникам, не получавшим жалования в последние два года. Кроме того, возместили расходы нобилям, в том числе и де Куси: Ангерран получил 13 200 франков и треть от обещанной суммы на покрытие затрат по укреплению городов и замков.

Несмотря на то что де Куси сломал городские ворота, он по-прежнему пользовался уважением парижан. Люди говорили, что «сир де Куси не побоялся возражать королю, сказал ему, что ежели тот уничтожит собственную страну, ему придется поработать лопатой». Пророчество, в котором король вынужден заниматься крестьянским трудом, еще долго занимало умы людей.

Авторитет львов был полностью восстановлен. Париж на тридцать лет лишился старшины купеческой гильдии, а Руан так и не восстановил свобод, которыми пользовался до восстания «Гарель». Если где-то бунтовщикам и удавалось взять власть, происходило это из-за отсутствия организованной военной силы, которая могла бы навести порядок. Государство на ту пору не имело в своем распоряжении специально обученных отрядов для борьбы с мятежниками.

Восставшие, за исключением Гента, не могли удержать власть, потому что у них тоже отсутствовала организация, и в их рядах не было согласия. Бедняки представляли собой взрывоопасную массу, однако они повиновались распоряжениям купечества, лелеявшего иные интересы. Мятежи не достигли цели и потому, что многие города были настроены друг против друга. Гент держался более двух лет, после смерти Людовика Мальского привилегии города были восстановлены герцогом Бургундским. В других городах привилегии и автономия были растоптаны или серьезно урезаны. Процесс, начавшийся с восстания Этьена Марселя, продолжился: города теряли, а монархия приобретала — при финансовой поддержке корона находила себе все больше союзников среди знати.

После бунтов на простой народ стали смотреть с опаской и с подозрением: ведь он превратился из пассивной в динамичную часть общества — при этом кто-то боялся, а кто-то относился к простолюдинам с симпатией. Дешан писал: «… невинных, коих губит лютый глад, / волчища жрут, что для своих потреб. / И по сту и по тысяче растят / добро худое: то зерно и хлеб, / кровь, кости пасынков презлых / судеб крестьян, чьи души к небу вопиют /о мести, господам же — горе шлют».

Волна бунтов схлынула, оставив после себя Францию почти прежней в том, что касалось условий существования трудового люда. На чашах исторических весов инерция тяжелее перемен. Лишь через четыреста лет потомки майотенов разрушили Бастилию.

На французов Италия производила столь же неотразимое впечатление, как и Франция на англичан. С тех пор как в 1381 году герцог Анжуйский перешел через Альпы, Неаполитанское королевство манило французов на юг, и в итоге случилось некое подобие интервенции, растянувшейся на пятьсот лет. Все происходило по схеме, начало которой было положено, когда экспедиция Анжуйского почти сразу встретилась с неприятностями и на протяжении 1383 года посылала депеши с просьбой прислать подкрепление — во главе с сиром де Куси.

Анжуйская династия правила Неаполитанским королевством и Сицилией со времен Карла Анжуйского, младшего брата Людовика Святого, посаженного на трон в 1266 году не без папского влияния. В конце века Арагонское королевство поглотило Сицилию, но Анжуйская династия удержала материковую часть, захватив всю нижнюю часть Италии к югу от Рима — это был самый большой домен полуострова.[17]Во времена «куртуазного» правления Роберта Неаполитанского, «нового Соломона», чьего одобрения искал Петрарка, в королевстве процветали торговля и культура. Боккаччо предпочитал жить в «счастливом, мирном, радушном и великолепном Неаполе с одним монархом», а не в родной республиканской Флоренции, «пожираемой бесчисленными заботами». Роберт построил замок Кастель Нуово на берегу несравненного Неаполитанского залива, туда приходили торговые корабли из Генуи, Испании и Прованса. Там же возвели свои дворцы аристократы и купцы, привезли из Тосканы художников, и те заполнили палаццо великолепными фресками и изваяниями. Справедливые законы, стабильная валюта, безопасные дороги, гостиницы для странствующих торговцев, празднества, турниры, музыка, поэзия — все это отличало поистине «райское» правление Роберта, закончившееся в 1343 году. Граждане передвигались по Калабрии и Апулии без оружия, если не считать деревянной палки, которой отбивались от бродячих собак.

Кончина доброго короля ознаменовала наступление смуты, характерной для XIV века. Таланты Роберта, к несчастью, не передались его внучке и наследнице Джованне. Неудавшиеся попытки брачными узами поддержать наследование трона женщиной вызвали смуту, закончившуюся схизмой. Противостояние пап сделало Неаполь полем боя. Когда Джованна высказалась в пользу Климента и по его наущению назвала своим наследником герцога Анжуйского, взбешенный Урбан назвал ее еретичкой и признал королем Неаполя другого представителя рода Анжуйских — Карла Дураццо. Герцога из малоизвестного албанского княжества нежданно-негаданно возвысили и под именем Карла III посадили на трон средиземноморского королевства.

Этот маленький светловолосый человечек напоминал Роберта мужеством, умом и любовью к знаниям. Мягкий характер Дураццо не помешал ему вступить в борьбу с Джованной. За два месяца он разбил ее армию, занял Кастель Нуово и заключил королеву в тюрьму, надеясь склонить Джованну к тому, чтобы она назначила его своим наследником и тем самым узаконила его победу. Целью каждого переворота является признание легитимности. Когда Джованна отказалась признать Дураццо своим наследником, в Италию к ней на помощь явился герцог Анжуйский, и Карл не стал медлить. По его приказу королеву задушили в тюрьме, ее труп пролежал в замке шесть дней до похорон, чтобы все убедились в смерти Джованны.