Ярость ацтека - Гэри Дженнингс

На следующий день мы вступили в Селайю. Я ехал в авангарде вместе с Идальго, Альенде и Альдамой. Городские низы с воодушевлением нас приветствовали, а вот креолы по большей части попрятались кто куда.

Когда мы прибыли на главную площадь, я поднял глаза и заметил на крыше ратуши человека. Ликующие крики звучали так громко, что выстрел я едва расслышал, хотя увидел дым, поднимавшийся из дула. Куда угодила пуля, так и осталось неизвестным, но выстрел буквально взорвал толпу. Наши люди открыли ответную пальбу, совершенно бессмысленную, потому что на крыше уже никого не было. Но этим дело не ограничилось, поскольку ацтеки пришли в бешенство.

Наши индейцы, беспорядочно рассыпавшись по Селайе, грабили все подряд, как в Сан-Мигеле, но только на сей раз никто, даже сам падре, не мог их остановить. Их толпа была слишком велика и абсолютно неуправляема. Альенде, правда, пытался водворить порядок: он врезался в толпу верхом на коне и стал отвешивать удары клинком плашмя, но его лошадь поскользнулась на булыжной мостовой, упала и сбросила всадника. Мне пришлось направить к нему Урагана, расчистить проход в толпе индейцев и вывести Альенде, дав ему возможность снова сесть в седло. Он вытащил пистолет.

– Не делай этого! – закричал я. – Если ты выстрелишь, тебя разорвут на части.

Вне себя, он галопом поскакал прочь. Не подумайте, что Альенде испугался. Нет, просто он понял: если индейцы обратят свой гнев против него, восстание потерпит поражение. Человек редкой храбрости, он готов был поступиться своей гордостью, если того требовали интересы дела.

Я тоже поскакал прочь. Ну что за дикость – глаза бы мои на это не смотрели. Один-единственный выстрел воспламенил настоящий бунт в маленьком городишке. А что произойдет, когда мы достигнем Гуанахуато, крупнейшего города края, и там разразится настоящее сражение? ¡ Аy de mí! Мы спустили диког о зверя с привязи, и кто знает, что он способен теперь натворить.

Альенде уповал на то, что креолы в массовом порядке поддержат революцию. Это представлялось мне маловероятным с самого начала, ну а после того, что произошло в Сан-Мигеле и Селайе, стало ясно, что мечта его разбилась вдребезги. Поскольку большую часть своей жизни я прожил в качестве испанца, а бедным пеоном стал лишь с недавних времен, то понимал креолов и гачупинос значительно лучше Альенде, которого уводили от действительности призрачные надежды.

У креолов были века на то, чтобы сорвать с гачупинос шпоры, и если они до сих пор не сделали этого, то лишь потому, что боялись заодно поставить под угрозу и собственные привилегии. Восставали, сражались и умирали за идею в основном те, кому нечего было терять. Лишь немногие идеалисты – такие, как падре, Альенде или Ракель, – готовы были рискнуть всем, не думая о личной выгоде.

– Креолы предпочтут выждать и посмотреть, кто одержит верх, – предупреждал я Ракель. – Какой им смысл сражаться за то, чем большинство из них уже и так обладает. Кроме того, креолы не доверяют пеонам и опасаются подпустить их к власти.

Ракель и сама все это прекрасно понимала. Ведь лишь немногие из ее столичных друзей, такие как Андрес Квинтана Роо и Леона Викарио, готовы были рискнуть жизнью и состоянием во имя свободы и равноправия всех mejicano.

– Ты прав, большинство предпочитают подождать и посмотреть, как обернется дело. Вытеснив гачупинос, креолы приобретут не так уж много. Они опасаются, как бы им не потерять гораздо больше, если власть перейдет в руки пеонов.

Ракель рассказала мне, что практически все видные креолы, получившие предложение присоединиться к восстанию, его отклонили.

– Последним был Агустин де Итурбиде, офицер ополчения из Вальядолида. Вообще-то Альенде его не жаловал, но падре очень хотел заполучить этого человека, ибо он считается блестящим молодым командиром, весьма популярным среди товарищей. Он мог бы привлечь на сторону революции весь свой полк.

Я уже слышал это имя – Итурбиде. Ходили слухи о романтической связи этого молодого офицера с Изабеллой.

Мы с Мариной направлялись в Гуанахуато, дабы разведать, как там готовятся к обороне города, а Ракель – в Мехико, с той же целью. Нас также сопровождали двое доверенных лиц падре, через которых следовало переправлять ему донесения из Гуанахуато. Одним из наших спутников я выбрал Диего Райю: во-первых, он был грамотен, что могло весьма пригодиться разведчику и курьеру, да и к тому же ему ранее доводилось бывать в Гуанахуато. А вот в напарники ему я присмотрел индейца, владевшего ножом куда лучше, чем пером. Диего, обладавший быстрым и острым умом, был в этой паре ведущим, однако он нуждался в поддержке кого-нибудь, может, и не столь смышленого, но зато способного в случае необходимости запросто перерезать любому глотку.

По пути к городу нам с Мариной пришлось обогнать большую часть нашей армии. Зрелище было потрясающее – толпа в десятки тысяч людей, растянувшаяся на многие мили, словно некое первобытное чудище, исполинское и несуразное.

Чего тут только не увидишь! Здоровенный мужчина, держа в одной руке дубину, другой укачивал младенца. Некоторые гнали с собой скот с какой-нибудь гасиенды, мимо которой пролегал наш путь. Почти у каждого имелся мешок маиса, но помимо этого многие – как мужчины, так и женщины – тащили трофеи, добытые в захваченных городах: тут тебе и стулья, и столы, а кто-то даже нес на спине снятую с петель дверь.

Случись мне увидеть подобную армию оборванцев в бытность мою кабальеро, я бы потом долго смеялся, обсуждая это в таверне со своими amigos. Но теперь, не понаслышке зная, что за страсти кипят под внешне непроницаемыми лицами ацтеков, каких надежд и мечтаний полны их головы и сердца, я уже больше не сомневался: падре был прав, утверждая, что эта босоногая толпа таит в себе силу, способную удивить офицеров-креолов.

* * *

Отправить в Гуанахуато шпионов – это Идальго умно придумал. То был третий по величине город обеих Америк и один из богатейших городов мира, поэтому следовало ожидать, что правительство и владельцы серебряных копей будут ожесточенно защищать источник своих доходов.

На пути к рудникам мы ненадолго остановились, чтобы купить тортильи и бобы в придорожной пулькерии. Прикидываясь невежественным пеоном (что было не так уж далеко от действительности), я внимательно прислушивался к разговору двух купцов-креолов, в то время как Марина изображала сварливую, вечно всем недовольную жену. Это у нее, надо сказать, получалось весьма правдоподобно.

То, что я услышал, меня не удивило, а скорее обеспокоило. Новый губернатор, только что принявший в Мехико бразды правления, посулил большую награду и полное прощение всякому, кто доставит ему, живым или мертвым, любого из руководителей восстания. Церковь, со своей стороны, подвергла наших вождей отлучению.

– Последнее встревожит их больше, – шепнула мне Марина. – Теперь они рискуют не только своими головами, но и бессмертными душами.

Когда до города оставалось два дня пути, я продал мула и приобрел осла, поскольку мул для большинства бедняков был непозволительной роскошью.