Ярость ацтека - Гэри Дженнингс

Падре сделал свою войну священной, вроде Крестового похода. Через святой образ на знамени он связал ацтеков союзом с самим Богом.

Марина расчувствовалась настолько, что ударилась в слезы, я же натянуто улыбнулся. Интересно, неужели я один заметил военную хитрость Идальго.

А падре тем временем возглашал: «Долой дурное правление!» И возбужденная толпа орала в ответ: «Смерть гачупинос!»

Затем он передал хоругвь молодому человеку, который, высоко подняв образ, зашагал впереди армии. Диего Райю, священник-ацтек, стал знаменосцем революции.

Прежде чем мы оставили Атотонилько, были подняты на копейных древках и другие хоругви с изображением Пресвятой Девы Гваделупской, и теперь уже трое священников-воителей вышагивали во главе нашей колонны, под священными знаменами. Какой же смелостью обладали эти служители Божьи! Сам я прекрасно владел клинком и пистолетом, но эти люди шли в бой, не вооруженные ничем, кроме своей веры и отваги.

Креолы на нашем пути попросту испарялись: правда, некоторые vaqueros с гасиенд пополняли ряды нашей кавалерии, но креолы, хозяева и управляющие, спешили убраться с дороги армии, которую они считали просто неуправляемой толпой. И наверное, она так и выглядела со стороны, тем паче что на всем пути к Сан-Мигель-эль-Гранде армия буквально разбухала от великого множества присоединявшихся к ней на каждом шагу ацтеков. Со стороны это было похоже на могучую, полноводную реку, которая становится все шире за счет вливающихся в нее ручьев и притоков.

Меня удивляло, что ацтеки не задавали вождям никаких вопросов, даже не спрашивали, куда те их ведут. Они просто маршировали, забросив свои поля, равно как и метисы, хотя последние были представлены в гораздо меньшем числе, что и неудивительно, ибо в процентном соотношении они составляли меньшую часть населения колонии. Причем по одежде наших метисов было ясно, что это бедные пеоны, а не торговцы или владельцы ранчо.

Я много раз видел появлявшихся со стороны Сан-Мигеля всадников, которые, остановившись, озирали нашу колонну, после чего разворачивались и скакали назад к городу так, словно за ними гнался сам дьявол. Впрочем, почти так оно и было: могу себе представить, с какими физиономиями выкрикивали они на улицах, что к их городу приближаются тысячи кровожадных ацтеков.

Я вернулся назад, туда, где бок о бок ехали Марина и Ракель. Испуганные лица гачупинос или креолов их, похоже, вовсе не интересовали, и на эту тему они не заговаривали, зато вовсю обсуждали, как выглядят ацтеки.

– Посмотри только на их лица, – говорила Марина. – Они светятся и полны надежды, а ведь я припомнить не могу, когда видела хоть кого-то из моих соплеменников не только смеющимся, но даже просто улыбающимся. Индейцы всегда грустны, всегда в печали, ибо их унижали и угнетали так долго, отняв у них даже собственных женщин, что бедняги в конце концов перестали понимать, кто они такие. Но теперь они идут восстанавливать свою честь, и на их лицах запечатлелась гордость.

Я подумал, что Марина права. Вряд ли мне прежде доводилось видеть счастливого индейца, если только тот не упился пульке.

– Эти люди счастливы, потому что участвуют в Крестовом походе, – сказал я. – Они идут на Мехико, а это Святая земля Новой Испании.

Бедолаги не понимали, что, может быть, уже завтра будут мертвы.

– Это Крестовый поход детей, – вздохнула Ракель, – вот на что похожа наша война. Не грозные, закованные в латы рыцари, но сонмы невинных чад, шагающих с надеждой и отвагой в очах, ибо только дети могут быть столь искренними и столь бесстрашными.

– Что еще за поход детей? – заинтересовалась Марина.

– В истории Европы было целых два таких похода, давно, еще в Средние века. Двое мальчиков, каждый сам по себе, стали вдруг собирать вокруг себя товарищей для похода в Святую землю. Обоим были видения, в которых каждому сообщили, что он должен возглавить армию безгрешных детей, для отвоевания Святой земли у неверных. На зов откликнулись тысячи ребятишек со всей Европы.

– Они шли навстречу своему року, – заметил я. – Десятки тысяч глупых ребятишек, маршировавших неведомо куда. Многих из них свои же, христианские капитаны заманили на корабли и продали в рабство неверным.

Я подмигнул Ракель, довольный тем, что запомнил историю, которую она рассказала мне много лет тому назад.

– Ну, здесь такого не случится, – заявила Марина. – Мы не дети, да и вождь наш ведет нас вовсе не в Крестовый поход, он просто хочет признания за всеми людьми равных прав. Рано или поздно ты увидишь индейцев, одетых так же, как все прочие, и не сможешь отличить их от белых.

Эту последнюю фразу Марины услышал один из офицеров-креолов – друг Альенде, проезжавший мимо рысцой.

– Да обезьяна, хоть ты ее в шелка выряди, так обезьяной и останется, – презрительно фыркнул он.

Я стиснул зубы, глядя ему в спину: до чего же мне хотелось ввязаться в драку.

– Жаль, что этот тип на нашей стороне... иначе я внушил бы ему понятие об общественной справедливости, угостив сапогом по заднице.

Ракель покачала головой и пробормотала:

– Каков hombre есть, таким он и останется. Насилием ничего не добьешься. Мы должны стараться ладить между собой, как братья и сестры.

Мы с Мариной переглянулись. Ни у нее, ни у меня не было ни малейших иллюзий: креолы ни за что не поступятся своим привилегированным положением, пеонам придется самим завоевывать свободу на поле боя.

Я выехал на более высокую позицию, дававшую возможность обозревать как город Сан-Мигель, так и плещущееся на подступах к нему безбрежное людское море.

Впереди шествовали священники с высоко поднятыми хоругвями Пресвятой Девы, за ними верхом, в сопровождении почетной стражи солдат, ехали падре Идальго и Альенде.

Честно говоря, я человек далеко не благочестивый и бóльшую часть жизни провел, всячески избегая общения с Всевышним, в надежде, что Он не обратит особого внимания на мои прегрешения. Но при виде этой грандиозной процессии я впервые за всю жизнь проникся осознанием величия и могущества Господа.

Сан-Мигель-эль-Гранде был родным городом Альенде. Здесь все помнили его молодым кабальеро, ухаживавшим за прекрасными девушками и смело сражавшимся с быками на арене. Им восхищались, ему стремились подражать. Теперь он явился домой во главе армии завоевателей.

Мы быстро установили, что испанцы в подавляющем большинстве покинули город, но немногие оставшиеся спрятались в здании ратуши. Полковник Канал, отвечавший за оборону города, прекрасно понимал, что шансов на победу у него нет. Другой офицер, майор Камуньес, пытался было организовать сопротивление, но поскольку солдаты и офицеры хорошо знали и искренне уважали Альенде, то уже в самом скором времени почти весь гарнизон, больше сотни человек, присоединился к нам.

Я тихонько слушал, как падре вел с полковником Каналом переговоры о капитуляции гачупинос, забаррикадировавшихся в ратуше. Решение было достигнуто после уверенного заявления Альенде: