Доктрина шока - Наоми Кляйн

Он вместе с товарищами полагал, что буферная зона была всего лишь предлогом для правительства осуществить свою давнишнюю мечту: очистить берег от рыбаков. Ловля рыбы позволяла им содержать свои семьи, но не вносила вклад в экономический рост, как его понимают такие учреждения, как Всемирный банк, а земля, на которой когда-то стояли их хижины, могла бы приносить куда больше дохода. Незадолго до моего приезда внимание прессы привлек документ под названием «План развития ресурсов Аругам-Бей», который подтвердил наихудшие опасения рыболовов. Федеральное правительство поручило команде международных экспертов подготовить план реконструкции Аругам-Бей, отсюда и появился этот документ. Хотя были повреждены только здания, стоящие непосредственно около берега, а большая часть города сохранилась, по плану Аругам-Бей надлежало сравнять с землей и выстроить заново, превратив его из курорта для хиппи в «привлекательное для туристов место» — с пятизвездочными отелями, роскошными шале по 300 долларов в сутки для экотуризма, причалом для гидросамолета и площадкой для вертолетов. В документе говорилось, что Аругам-Бей должен стать образцом для 30 новых близлежащих туристических зон, это превратит пострадавшее от войны восточное побережье Шри-Ланки в Ривьеру Южной Азии.

Яркие мечты и планы совершенно несовместимы с жертвами цунами — сотнями семей рыбаков, которые давно жили и работали на берегу. В отчете говорилось, что жители деревень переедут в более подходящие места, иногда в нескольких километрах от океана. И что еще хуже, этот проект развития на 80 миллионов долларов будут финансировать за счет денег, собранных на помощь жертвам цунами.

Именно лица этих плачущих семей рыбаков после катастрофы и подобных им из Таиланда или Индонезии пробудили в международном сообществе необыкновенную щедрость — тела именно их родственников складывали рядами в мечетях, их рыдающие матери пытались отыскать своих утонувших младенцев, их детей уносил океан. Однако для поселений, подобных Аругам-Бей, «восстановление» означало только одно — намеренное разрушение прежней культуры и образа жизни и захват их земли. Как сказала Кумари, весь процесс реконструкции в результате «сделал жертвами жертвы, был эксплуатацией эксплуатируемых».

Когда стало известно об этом проекте, он вызвал возмущение по всей стране, а особенно в Аругам-Бей. Лишь только прибыв в город, мы с Кумари оказались в толпе нескольких сотен демонстрантов, одежда которых представляла собой пеструю смесь из сари, саронгов, хидджабов и «вьетнамок». Они собрались на берегу с намерением пройтись маршем мимо отелей и выйти в соседний городок Поттувил, где заседают местные власти.

Когда они проходили мимо отелей, юноша в белой майке с красным мегафоном организовывал лозунги демонстрантов. «Не хотим, не хотим...» — начинал он, и толпа отвечала: «Туристических отелей!» Затем он начал: «Белые, белые...» — и толпа ответила: «Убирайтесь вон!» (Кумари было неловко переводить это мне с тамильского языка.) Другой молодой человек, с задубевшей от солнца и соли океана кожей, взял у первого мегафон и закричал: «Мы хотим, мы хотим...» — и послышались ответы: «Чтобы нам вернули землю!», «Наши дома!», «Рыбацкий порт!», «Посланную нам денежную помощь!» «Голод, голод...» — закричал молодой человек, и толпа ответила: «Рыбаков ждет голод!»

Остановившись около ворот здания местных органов власти, предводители марша высказали обвинения своим избранным представителям — в коррупции, в том, что они предали народ и потратили деньги, переданные на помощь рыбакам, «на приданое своих дочерей и драгоценности жен». Там звучали речи о дискриминации мусульман, о том, что предпочтение отдается сингальцам и что «иностранцы наживаются на нашей беде».

Но, кажется, эти восклицания не оказывали никакого действия. В Коломбо я разговаривала с генеральным директором Совета по туризму Шри-Ланки по имени Сеенивасагам Калайсельвам, бюрократом средних лет с дурной привычкой пересказывать биографии местных «выдающихся людей» — мультимиллионеров. Я спросила его, что будут делать рыбаки из таких мест, как Аругам-Бей. Он откинулся на спинку кресла из пальмового дерева и начал объяснять:

«В прошлом в прибрежной зоне у нас было немало незаконных поселений... построенных без учета плана развития туризма. Цунами сделало доброе дело для туристического бизнеса — большинство из таких незаконных поселений были разрушены, и от этих зданий уже ничего не осталось». Если рыбаки вернутся на эти места и снова примутся их строить, сказал он, «нам опять придется их снести... Берег должен быть чистым».

А начиналось все совершенно по-другому. Когда Кумари впервые прибыла на западное побережье вскоре после цунами, официальная помощь сюда еще не поступала. Это означало, что каждый должен был стать и спасателем, и медиком, и могильщиком. «Внезапно этнические барьеры, раздиравшие регион на части, исчезли, — рассказывала Кумари. — Мусульмане приходили к тамильцам участвовать в похоронах, а тамильцы ходили к мусульманам, чтобы вместе есть. Люди из глубины страны посылали ежедневно по два пакета с едой от каждого дома, что было признаком щедрости, потому что они были крайне бедны. Они это делали совершенно бескорыстно, просто им казалось: "Я должен поддержать соседей, надо поддерживать наших сестер, братьев, дочерей, матерей". Только ради этого».

Подобное преодоление культурных барьеров происходило по всей стране. Подростки-тамильцы пригнали свои трактора с ферм, чтобы искать тела в завалах. Христианские дети отдали свои школьные формы, которые пошли на белые погребальные саваны мусульман, для этого же индуистские женщины отдали свои белые сари. Казалось, гигантская разрушительная волна океана была настолько мощной, что не только унесла дома с берегов и уничтожила дороги, но также смела вековечную ненависть, кровную месть и воспоминания о том, кто последний раз кого убил. Для Кумари, которая годами занималась нелегкой работой в движении за мир, где активисты пытались навести мосты поверх этих барьеров, было удивительно, с каким достоинством люди встретили эту трагедию. Вместо бесконечных разговоров о мире жители Шри-Ланки в момент величайшего напряжения на самом деле обрели мир.

Также казалось, что страна вправе рассчитывать на международную помощь в деле восстановления. Сначала эта помощь исходила не от медлительных правительств, но от обычных людей, видевших катастрофу по телевизору: школьники Европы собирали деньги, продавая выпечку и напитки, музыканты организовывали концерты с участием звезд, верующие собирали одежду, одеяла и деньги. Граждане потребовали от своих правительств, чтобы те также приняли участие в помощи на официальном уровне. За шесть месяцев таким образом было собрано 13 миллиардов долларов — это был мировой рекорд.

В первые месяцы деньги на реконструкцию достигли нуждающихся: неправительственные организации и службы помощи привезли питание и воду, палатки и временные домики, богатые страны прислали команды медиков и продовольствие. Были созданы временные лагеря, чтобы дать людям крышу, пока не будут построены настоящие дома. И денег на строительство, без сомнения, было достаточно. Но когда через шесть месяцев после катастрофы я посетила Шри-Ланку, продвижение вперед остановилось: новые дома так и не были воздвигнуты, а лагеря для оставшихся без крыши людей уже походили не на временные убежища, а на городские барачные поселки для постоянного проживания бедняков.