Я научу тебя любить - Мария Акулова

— За все добро, которое сделал. Мне и бабушке. Спасибо тебе огромное. Я очень тебе благодарна. До бесконечности. И я очень хочу тебя попросить… Если можно…

— О чем? — Корней смотрел на Аню, немного прищурившись. Сейчас она была очень искренней. Тут без сомнений. Но вся будто стеклянной. Не только взгляд. Такой, что по рукам идут мурашки. Что ты с собой ни делай — идут.

И еще сильней, когда она отталкивается от двери, делает несколько шагов к нему, тянется рукой к щеке.

Пусть Корней смотрел в ее глаза, но видел, что пальцы подрагивают. Она касается… Ведет… Улыбается… А его будто током бьет.

— Ну почему ты грустный? — Аня спрашивает, блестя новым намеком на слезы. — Не грусти, пожалуйста. Не надо из-за меня грустить. Я хочу, чтобы ты был счастлив. И ты будешь. Реализуй свою мечту, пожалуйста. Ты достоин того, чтобы все твои мечты… Все до одной… Пообещай мне, что добьешься всего. Что окажешься в Лондоне. Что построишь что-то… Невообразимое просто. На все века. На все поколения. Такое, чтобы… Дух захватывало. Как у меня от тебя. Я буду очень тобой гордиться, Корней. Всегда. Обещаю… Тихонечко. Но очень…

— Ань… — Корней накрыл ее руку своей, вжимая в щеку сильней. Да только… Она вытащила. Сжала в кулак, спрятала за спиной, мотнула головой, жмурясь…

— Я просто хочу, чтобы ты знал. Ты — самое большое чудо, которое со мной случилось. Правда. То, что я не могу принять… Это не твоя вина… — Аня продолжила, провела пальцами по нижним векам, не давая слезам пролиться. — Ни в чем нет твоей вины. Просто помни, пожалуйста. Всегда помни. Ни в чем. И что я тебя люблю помни. Хорошо?

— Ань… — Корней сделал шаг к ней, она отступила. Выставила руки вперед, как бы упреждая. Вернулась к двери… — Я не подхожу. Скажи мне, ты с бабушкой говорила?

Корней спросил, Аня закивала. Вероятно, искренне радуясь переводу темы.

— Да. Поговорила. По телефону сегодня…

— Вещи собрала? Сегодня перевезешь?

Стрельнула взглядом… Странным, будто испуганным, а потом неопределенно мотнула — то ли кивок, то ли отрицание…

— Да, не волнуйся. Все хорошо. Я сегодня все решу.

Ответила, улыбнулась снова, а глаза снова же стали влажными. Слезы набухли на ресницах, но Аня не дала им слететь.

— Заявление забрала у Ольшанского? В понедельник на работу придешь?

А тут уже без сомнений замотала.

— Нет. С ССК всё решила. Я проекты передала. Закрыла долги. Я там больше не нужна.

— Анька… — Корней сделал новый шаг к ней, она выставила руки, глядя умоляюще… Будто прося не подходить, не давить, не уговаривать.

— Мне идти надо, Корней. Спасибо тебе, что пустил. И что выслушал. Мне легче сейчас. И ты не забудь мои слова, пожалуйста. Постарайся не забыть. Спасибо, что… Позволял мне верить в чудеса… Это главное, наверное, за что тебе спасибо.

Аня скользнула взглядом по его лицу. Видно было, что затаила дыхание. Смотрела. Впитывала. Вниз по шее, по рукам, до босых ног, а потом снова к лицу. Снова к глазам. Моргнула, позволяя все же хоть одной слезинке скатиться. Отвернулась к двери, взялась за ручку, начала опускать…

— Бабушке позвони при мне, — Корней бросил в спину, продолжая чувствовать, что по коже идет мороз. Вот только понятия не имея, что с ним делать. Нельзя же силой держать. Права нет такого. А отпускать так страшно почему-то… Хотя бы задержать. Присмотреться. Понять, что покоя не дает.

— Зачем? Я попрощалась уже…

Аня сказала, открывая дверь. Застыла на мгновение. Вероятно, осознав, что ляпнула. Потом же…

Собиралась выскочить. Быстро. Пока не понял. Вот только не успела.

Дверь с грохотом влетела в раму. Аня почувствовала, что мужские пальцы впиваются в плечи, что он грубо разворачивает, сжимает щеки, заставляет запрокинуть голову. И смотрит…

Бешено. Отчаянно. Испуганно.

— Что ты сделала? — спрашивает, щурясь, напрочь позабыв о том, что голос тоже можно контролировать. Надрывно и требовательно. Притворно тихо. Безжалостно.

Так, что у Ани перехватывает горло, она начинает дрожать…

— Что ты, мать твою, сделала, Аня? Попрощалась? — пальцы сжимают еще сильнее, лицо Корнея становится еще ближе, между бровей собираются складки. Так, будто он пытается не в глаза ей заглянуть, а в самую душу, в которой…

Только слезы. Море-море-море-море-море-море-море… Слез…

— Говори! Говори, блять, Аня! Что ты сделала? Куда ты идти собралась? Говори! — отпустив щеки, Корней снова сжал плечи, встряхивая, сильнее впечатывая в дверь. Скользил взглядом сначала по лицу, потом по шее, рукам, будто… Будто вот так внешне мог что-то для себя понять… — Что ты делать собиралась? Аня! Ты слышишь меня? — и опять к глазам. Со страхом. Со злостью. С любовью. — Ты что, дурочка моя… Ты что… Ты что придумала? — В итоге же… Сгреб в охапку. Прижал ее голову к своей груди, уткнулся в волосы… — Ты что, маленькая моя… — И снова заговорил. Ласково. Тихо. Но все так же отчаянно. — Девочка моя глупая… Куда ты идти собралась? Ты со мной прощаться пришла что ли? Кто тебя пустит, маленькая моя… Кто тебя пустит?

Чувствовал, что Аню затрясло, слышал, что расплакалась наконец-то… Горько. Навзрыд. Потянулась руками к его шее. Обняла, вжалась еще сильней. Ухватилась, как обезьянка за веточку. Так же, как когда-то в их первую ночь. Будто… Если отпустит руки — упадет в пропасть. И разобьется. Если еще не разбилась.

— Я не смогла, Корней… Я не смогла… Я застряла между вещью и человеком… Я не могу быть вещью, но и человеком я себя чувствовать не могу… Я не смогла…

Еле вытолкнула из себя, заставляя волосы на загривке дыбом встать, а еще прижать ее к себе сильнее, почувствовать лютую дрожь, даже не зная — чья она…

— Дурочка моя маленькая. Любимая маленькая дурочка. Ну как же ты… Анечка моя…

* * *

В спальне было тихо-тихо. И спокойно-спокойно. Впервые за прожитые без Корнея три недели Ане было спокойно. С ним.

Он лежал, глядя в потолок. Она — устроив ухо у него на груди, чувствуя, как гладит по волосам. Ничего не говорит и ничего не спрашивает. Они одеты. Они просто лежат в обнимку. Уже давно. И Ане страшно двигаться. Вперед или назад. Хоть куда-то страшно.

Но, как бы ни было сложно, она понимала, что надо. Ему все объяснить. С самого начала. Поэтому…

— Я вышла на кофе тогда… Ко мне подошел Вадим. Сказал, что ты… Встречался с Анфисой. Ты и бабушка. Вдвоем. Потом… Дал послушать записи. Ваш разговор. Как вы… Торговались. Как… Ты говорил… Что отдашь, если наскучу… Что будешь… Что если взбрыкну… Заткнешь… Рот… Деньгами…

Надеялась, что хотя бы начать получится спокойно, а как-то сходу накрыло. Пришлось запрокидывать голову, смотреть в глаза Корнея, улыбаться, подбадривая и подбадриваясь, выдыхать…

— Я не сразу поняла, что ты это ей говорил. Что ты хотел ей больно сделать. За меня. Не сразу. Но поняла. А сначала… Мне просто было невыносимо гадко. Я знала, что ты не такой. Но ты так много сказал… А она так просто отмахнулась… Я запуталась, где правда, а где ложь. Пришла домой. Думала, немного успокоюсь. Приду в себя. А может… Посплю просто, и окажется, что это не на самом деле все. Но ты пришел… Я спросила… И ты подтвердил. И мне стало хуже. Потому что с этим же как-то жить надо было… Дальше… А я не знала, как… Ты мне говорил так долго, что у меня нет оснований считать, что я — ниже плинтуса, а получилось… Что меня мама продала. Просто потому, что деньги нужны. Её мужчине… Мне было очень больно. И я снова хотела, чтобы больно стало тебе. Потому что ты был рядом. И ты был причастен. Это ужасно. Так нельзя. Я уже раз так обожглась. Но тем вечером, пока ты не уехал, я думала, как бы тебе отомстить. Я очень хотела тебе отомстить. Потому что это так унизительно, Корней. Я умом могу сколько угодно понимать, что это было правильно, но мне так гадко все равно… Нужно было остановиться. Я смогла. Ты уехал, а я поняла, что мне нужно спрятаться. Хотя бы на время. Мне тогда казалось, что на время. На недельку, может, две… Где-то самой побыть. Где-то не у тебя. И не у бабушки. Чтобы не накрутить себя. Чтобы глупостей не наделать. Чтобы вам не навредить. Ведь когда мне плохо, я же тоже рушу, как все люди… А мне надо было просто пережить. Смириться. Я же умею смиряться. Я же всю жизнь знала, что она меня не любит. Просто не понимала, что настолько. Но… Мне нужно было немного времени. Я нашла комнату. Ее хорошая женщина сдает. Скромно, зато дешево. Да и мне-то много не надо. Просто… Чтобы спать можно было… Я думала, что немного сама побуду, пойму все, приму… И вернусь. Что я смогу… С юмором подойти, не знаю, с иронией… Ты когда уезжал, я даже в глаза смотреть не могла. Потому что больно. Я очень боялась, что ты вернешься, а ничего не изменится. Вы меня не предавали с бабушкой, я понимаю вас, но я чувствовала… Будто все предали. Совсем одной себя чувствовала… Я съехала сразу же. В тот же день. Взяла самое необходимое. Я же временно… Самое необходимое и лошадку. Мы с ней вдвоем были разбиты. Но ее же я склеила. Думала, и себя тоже… А кольцо оставила, потому что там посторонние люди, я бы волновалась… Наверное, я должна была думать лучше. Наверное, тебе надо было оставить записку. Сказать что-то по телефону… Но я боялась, что ты сорвешься. Вернешься. А я… Я просто не знала, как себя вести. Мне сердце ничего не подсказывало. Мне просто больно было. Я хотела, чтобы легче стало. Отвечала тебе, как могла. Очень радовалась, что ты не звонишь. Смелости трубку брать и врать не хватило бы. Да и ты ведь все понял бы. И с бабушкой я тоже не общалась. Сказала, что грипп подхватила, что писать буду… Редко, но писала. И из-за гриппа вроде как не приезжала… И ей запретила. Потом соврала, что много по учебе всего навалилось, некогда… Я пыталась ходить на пары, но у меня не получилось. Я раз расплакалась, представляешь? Делала доклад на семинаре… У кафедры… А потом как-то подумала не о том… Разревелась… Успокоиться не смогла… Стыдно так было. Собрала вещи, ушла в туалет и не вернулась… На работу ходила. Работа меня отвлекала. Очень боялась твоего возвращения. Первых несколько дней еще верила, что быстро справлюсь и вернусь. И ты даже не узнаешь. Но поняла, что нет… Мне только хуже становилось. Хуже и хуже. Хуже и хуже. Мне Вадим отправил те аудиозаписи. Чтобы… Чтобы послушать могла… И я слушала… И каждый раз находила новую грань. Новый повод почувствовать себя еще хуже. И так на дно шла, получается, а еще сильнее себя же закапывала. Но ничего не могла с собой поделать… Когда ты прилетел — струсила брать трубку. Весь день тряслась… Не знала, чего ждать… А потом поняла — ничего. Просто ничего. Ты… Понял. Ты… Отпустил. И мое «временно» само собой стало «окончательно».