David Bowie. Встречи и интервью - Шон Иган

На этот раз его стиль был безукоризненным: черный костюм с белой рубашкой, пачка «Житан» в кармане жилета, блондинистая челка в духе довоенного Берлина. Это хороший стиль, и именно его он недавно с успехом возродил. Стоя в очереди на его концерт в «Уэмбли», я со злорадным удовольствием поглядывал на фанатов глиттер-рока — придурков, которых застал врасплох новый порядок вещей и которые до сих пор наряжались, словно клоуны в фольге. На той же неделе, в мае, на экраны вышел его фильм «Человек, который упал на Землю», а также появилось любопытное поветрие — на плакатах этого фильма, висевших в лондонском метро, рисовать ему крошечную свастику на скуле. Я начал ходить на выступления Sex Pistols в клубе 10 °Club и увидел, что у самых стильных молодых людей есть такие же маленькие свастики.

Я продолжал ходить на него всякий раз, когда он приезжал: на концерты Игги Попа в 1977, потом в «Эрлс-Корт» и на тур Serious Moonlight 1983 года, когда он завоевал массовый музыкальный рынок. К этому времени я уже стал музыкальным журналистом и привык иногда видеть Боуи, а однажды в Нью-Йорке я слушал The Clash и весь концерт стоял рядом с ним и Джои Рамоном. Наверное, это должно было привести меня в экстаз, но почему-то не привело: отчасти потому, что я утратил чувство удивленного восхищения, доступное только очень юному человеку, не вхожему в мир музыкального бизнеса, а отчасти потому, что новый Дэвид Боуи был не таким интересным, как старый.

В 80-е мы увидели более радостного, солнечного Дэвида на бульварах поп-музыки, но с моей точки зрения это не было улучшением. Если в 70-е годы эксцессам тела и бурям разума по меньшей мере не уступала его чудесная музыка (Ziggy Stardust, Low и т. д.), то в следующем десятилетии он не старался и выпускал посредственные пластинки вроде Never Let Me Down. Я настолько разочаровался в нем, что в 1987 году, получив бесплатные билеты на концерт тура The Glass Spider, под влиянием момента отдал их какому-то человеку, которого случайно встретил в пабе.

Сегодня Боуи вспоминает о том времени как о периоде творческого кризиса.

— Мой успех как автора песен и исполнителя, по-моему, всецело зависит от того, верен ли я себе. Все свои худшие ошибки я делаю тогда, когда пытаюсь угадать желания публики и угодить ей. У меня всегда получаются более сильные вещи, когда я отношусь к своему делу эгоистично и просто делаю то, что хочу. В 80-е годы я сделал пару пластинок, которые, конечно, ругают, но они имели исключительно большой успех — а я продаю не так уж много альбомов, — но не этими альбомами я горжусь. Мне гораздо приятнее говорить, что я сделал The Buddha Of Suburbia [музыка к телесериалу 1993 года]. Я гораздо больше уверен в этой работе, чем в Never Let Me Down, несмотря на впечатляющие продажи.

Симптомами этого кризиса стало то, что Боуи в 1989 году «распрощался» со своими старыми песнями (которые он напоследок сыграл в туре Sound + Vision), а также странный период, когда он был участником группы Tin Machine. К первому люди отнеслись скептически, а ко второму насмешливо. С одной его пресс-конференции я уходил, откровенно не веря в то, что мы больше никогда не услышим «Space Oddity». Но теперь, в ретроспективе, эти два шага наконец начинают восприниматься как начало новой жизни Боуи. Тур Sound + Vision был визуально ошеломителен, а концерт Tin Machine в Килберне, на который я ходил, был — вам придется поверить мне на слово — фантастически хорош.

Незадолго до появления Tin Machine я впервые познакомился с Боуи лично, когда брал у него интервью в Нью-Йорке. Я к тому моменту был стреляный воробей и совсем не нервничал. Когда мне предложили принести с собой на интервью конверт старой пластинки, чтобы получить автограф, я с негодованием отверг эту затею как недостойную профессионала. Но наша беседа вызвала в моей голове неудержимый поток воспоминаний, скопившихся за всю мою жизнь — жизнь поклонника Боуи. Сам Боуи был сплошное очарование, и он производил то же самое впечатление при всех наших четырех последовавших встречах. Словно парень, начавший карьеру почетным инопланетянином, принялся затем с усердием бойскаута исполнять роль приятного во всех отношениях землянина. Но не может же он быть совсем обычным человеком: ведь он Дэвид Боуи.

Я с пугающей ясностью осознал этот простой факт однажды в 90-е, когда мне довелось сопровождать Боуи на церемонии вручения наград одного журнала. Было достаточно всего лишь пройти с ним и Иман через многолюдный вестибюль и бар отеля к предназначенному для них столику, чтобы осознать, насколько ненормальной бывает реакция людей на знаменитость. Когда он вошел, оглушающий гул голосов сменился почти полной тишиной. Никто не хотел откровенно крутить головами, но все скользнули по нему взглядом, а потом еще раз, и еще. Вся толпа без какого-либо принуждения расступилась перед ним, как Красное море перед Моисеем. Только папарацци (которых я едва замечал еще две минуты назад) не снизошли до этой игры; все пытались, пусть и тщетно, не глазеть на Боуи слишком откровенно, но фотографы закружили, словно голодные чайки над торговцем моллюсками на набережной.

Человек, остающийся боуи-филом много лет, должен быть иногда готов нести одиночную вахту. От меня это потребовалось в 1989 году, когда вышел первый альбом Tin Machine — хард-роковый, с костюмами. С тех пор и по сей день я защищаю достоинства этой пластинки перед многократно превосходящими силами противника. Этот альбом не только гораздо мелодичнее и энергичнее, чем принято считать, — он также в свое время послужил высокой цели пробудить Боуи от летаргического сна. К счастью, я наконец встретил человека, который со мной согласен. Проблема в том, что его зовут Дэвид Боуи:

— Я обожаю Tin Machine! Я просто фанат. Я действительно высоко оцениваю этот материал. По крайней мере пятьдесят процентов того, что мы делали, было хорошо. Это были отличные песни и некоторые из них были по-своему достаточно новаторскими. В то время было не так уж много музыки, которая звучала бы так же. В воздухе что-то было, я почувствовал: вот каков мир прямо сейчас. Такое было тогда чувство. Но в этой группе собрались такие непредсказуемые личности — ты каждый вечер не знал, чего ожидать. Было не на что положиться. Кто-то мог оказаться не в себе, не в состоянии играть — а иногда и просто не в состоянии прийти. Но когда мы были в рабочем состоянии, это было потрясающе.

— И публика на концертах всегда принимала нас очень хорошо! Outside — очень популярный альбом среди моих фэнов, они его очень любят, но поверьте: публика на концертах Tin Machine веселилась больше всего. Когда мы играли плохо, мы были просто ужасны, но в этом и была суть этой группы. Это был замечательный опыт, и он очень хорошо на меня подействовал: я почувствовал, что могу принимать решения о том, что делать в следующие годы. С этой группой мне было негде спрятаться. Все было против нас — и это было хорошо!

Как вам кажется, почему эту группу так невзлюбили?

— Общее мнение было, что это надувательство — потому что я говорил, что я «просто участник группы». Я ничего не мог сделать или сказать, чтобы убедить людей, но я правда был просто участником этой группы. Я не могу произнести это еще громче. Когда я решил, что мы будем работать как группа, все в ней делалось демократическим образом. Я был участником группы. И многим людям это не понравилось, и я так и не понял почему. Никто не возражал, когда я в 70-е играл на клавишах у Игги — никто не придавал этому большого значения.