Витте - Сергей Ильин

В выборе этих средств генерал мог совершенно не стесняться, так как дорога уже была объявлена на военном положении. Он и не стеснялся — один из офицеров отряда, поручик Евецкий, вел личный дневник и потому подвиги генерала и его подчиненных известны в многочисленных подробностях.

Как выяснилось по мере продвижения поезда вглубь страны, слухи о беспорядках на Сибирской магистрали были преувеличены. Определенные хлопоты генералу доставляли эшелоны с запасными нижними чинами. Для увещевания непокорных вначале применяли приклады винтовок, затем, после того как несколько прикладов было разбито, солдаты перешли на шомпола. Но металлические шомпола отбивали экзекуторам руки, и тогда «нижние чины» отряда завели себе нагайки, которыми действовать было гораздо сподручнее.

Самой неспокойной оказалась Забайкальская дорога. «Пусть на станциях знают, что за малейшее покушение на мой поезд все будет разнесено», — стращал генерал из своего походного телеграфа. Особенно негодовал бравый военачальник на преступную деятельность «врачей-жидов» и революционных агитаторов, которые пытались вести разлагающую работу и среди солдат его отряда. Одного из таких агитаторов «нижние чины» сильно избили, а другого выбросили из вагона на ходу, и, полагал генерал, «…вряд ли он когда-нибудь возобновит свою преступную деятельность». Двух агитаторов за революцию солдаты расстреляли на станции Мысовой по личному приказу генерала барона А. Н. Меллера-Закомельского.

Еще 25 декабря С. Ю. Витте представил императору доклад о противодействии революционной пропаганде в армии. Совет министров счел необходимым агитаторов и пропагандистов не казнить самосудом, а ловить и предавать военному суду. Проект соответствующего указа был подготовлен военно-судебным ведомством, прошел все надлежащие инстанции и… остался без движения. На всеподданнейший доклад С. Ю. Витте император наложил резолюцию, пометив ее 26 декабря: «Строгий внутренний порядок и попечительное отношение начальства к быту солдат лучше всего оградят войска от проникновения пропаганды в казарменные расположения»140. Для укрепления пошатнувшегося воинского духа 6 декабря 1905 года, в день тезоименитства Николая II, солдатская мясная порция была увеличена на 100 граммов в день; солдаты стали получать от казны чайное довольствие, одеяла, постельное белье, посуду.

Взгляды венценосца на приемы борьбы со смутой были хорошо известны его ближайшему окружению и им же, окружением, отчасти сформированы. Получив рапорт H. П. Линевича, где говорилось, что в Маньчжурскую армию прибыло много революционных агитаторов, монарх наложил резолюцию с выражением надежды, что все они будут повешены. Ни российские законы, ни законы какой-либо другой цивилизованной страны не предусматривали в обычных обстоятельствах исключительной меры наказания за революционное слово. Только за дело и то не за всякое. Даже военно-полевые суды и те не всегда приговаривали к смерти за революционную агитацию и пропаганду.

Но вернемся к подвигам генерала А. Н. Меллера-Закомельского и его подчиненных. На станции Иланской 12 января в 12 часов ночи во время разгона митинга рабочих в депо (по другим сведениям, это был вовсе не митинг, а рабочие собрались, чтобы вручить генералу петицию со своими требованиями) солдаты открыли стрельбу на поражение. По данным штаба отряда, 19 рабочих было застрелено, 70 человек ранено и 70 арестовано. Главные виновники творившихся безобразий — телеграфисты и члены местных стачечных комитетов — расстреливались без всякого суда: 5 человек на станции Мысовой и 7 человек на станции Мозгон. «Только, пожалуйста, не тратьте даром патронов — стреляйте в затылок и больше трех патронов на человека не тратьте», — лично инструктировал генерал А. Н. Меллер-Закомельский членов расстрельной команды. Других, менее виновных, избивали и драли плетьми. Статистика выпоротых и избитых штабом отряда не велась — порки и избиения считались рутинной работой.

Среди казненных генералом А. Н. Меллером-Закомельским был видный революционер, большевик И. В. Бабушкин. С двумя вагонами винтовок он выехал из Читы в направлении Иркутска, чтобы вооружить там рабочих и попытаться остановить карателей. На станции Слюдянка он был захвачен и на станции Мысовой расстрелян без суда и следствия141.

«Такой образ действий, — с чувством выполненного долга докладывал барон Меллер-Закомельский императору, — дал должные результаты. По всей Забайкальской дороге до Читы рабочие сами начали сдавать имеющееся у них оружие, которым для вооруженного сопротивления их усиленно снабжала Чита, а частью было роздано из числа хранившегося на станциях для вооружения некоторых агентов дороги; телеграфисты прекратили передачу всяких стачечных депеш; благонамеренный элемент служащих приободрился, а введенный ранее 8-часовой рабочий день сменился 9-часовым»142.

Генерал не скрывал своих переживаний по поводу того, что нигде не встретил вооруженного сопротивления. «Читу надо было разгромить, и если бы мастерские и взлетели на воздух и был бы от этого убыток казне, ничтожный по сравнению с громадными убытками, причиненными ранее революционерами, зато впечатление было бы огромное и революция надолго бы стихла», — телеграфировал он генералу Ф. Ф. Палицыну. Ту же самую глубокую мысль он повторил и в отчете об итогах экспедиции, поданном на высочайшее имя. Тот факт, что Чита не была разгромлена в пух и прах, барон называл крупной ошибкой, подобной той, «…которую сделали при подавлении революции в Красноярске, и я, — докладывал генерал императору, — совершенно разделяю мнение генерала Сухотина, сожалевшего, что Красноярск сдался без боя. Если генерал Сухотин и не расправился сурово с мятежниками, то это объясняется отсутствием у него достаточной вооруженной силы, чего никак нельзя сказать про генерала Ренненкампфа, подошедшего к Чите с целой стрелковой дивизией, 2 гаубицами, 2 горными орудиями и сотней казаков. Я нахожу, что для пользы дела необходимо было разгромить Читу, а не вступать со всякими союзами и комитетами в дипломатические переговоры. Разгром Читы послужил бы прекрасным уроком всем этим революционным обществам и надолго отнял бы у них охоту устраивать революции. Бескровное же покорение взбунтовавшихся городов не производит никакого впечатления»143. Нетрудно представить, что сталось бы с Москвой, если бы ее усмирением руководил не вице-адмирал Ф. В. Дубасов, а генерал-лейтенант барон А. Н. Меллер-Закомельский!

Свое мнение по поводу несостоявшегося разгрома Читы император Николай выразил краткой резолюцией: «Ренненкампф разговаривает, а Меллер-Закомельский действует».

А. Н. Меллер-Закомельский предлагал распространить внесудебные репрессии на высший командный состав армии, виновный, по его мнению, в преступном попустительстве революционному движению: «Остаюсь при твердом убеждении, что генералы, подобные Линевичу, Казбеку, Холщевникову, Путяте, Румшевичу[4] и пр., могут погубить армию и государство; надо их расстреливать»144.