Север и Юг - Элизабет Гаскелл

Среди прочего ей пришлось расстаться с надеждой на то, что мистер Белл расскажет мистеру Торнтону о тех событиях в ее семье, что предшествовали несчастному случаю, из-за которого умер Леонардс. Каким бы ни было его мнение, как бы оно ни изменилось относительно нее, Маргарет хотелось, чтобы он правильно понял мотивы ее поступка. Это доставило бы ей удовольствие, это даровало бы ей покой, которого она будет лишена, пока не сможет предать эти воспоминания забвению. С тех пор прошло много времени, и она не видела иного пути объясниться, кроме того, который был потерян со смертью мистера Белла. Она должна просто признать, что ее, как и многих других, неправильно поняли. Но даже когда ей удалось убедить себя в том, что ее случай отнюдь не редкий, ее сердце не стало меньше болеть, желая, чтобы однажды — спустя многие годы, — до того, как он умрет, он узнал бы, какое сильное искушение она испытала. Но это желание было тщетным, подобно многим другим. И когда Маргарет приучила себя к этой мысли, она всем сердцем и всеми помыслами обратилась к той жизни, что предстояла ей, и решила постараться прожить ее наиболее достойным образом.

Она просиживала долгие часы на пляже, рассматривая волны, монотонно набегавшие на покрытый галькой берег. Она всматривалась в далекие валы, сияние небес и слушала, сама того не осознавая, вечный неумолчный псалом. И постепенно она успокоилась, не зная как и почему. Маргарет безучастно сидела на земле, обхватив руками колени, пока тетя Шоу делала покупки, а Эдит и капитан Леннокс катались верхом, уезжая далеко вдоль берега или в сторону суши. Сиделки, прогуливавшиеся со своими подопечными, неоднократно проходили мимо нее и удивленно перешептывались, обсуждая, что эта дама так долго рассматривает день за днем. Когда семья собралась за обедом, Маргарет была такой молчаливой и отрешенной, что Эдит предположила, будто кузина хандрит, и с большой радостью приветствовала предложение мужа пригласить мистера Генри Леннокса приехать в Кромер на неделю по возвращении из Шотландии в октябре.

Это время размышлений дало Маргарет возможность расставить события прошлого и будущего по своим местам — по мере их возникновения и по важности. Часы, проведенные у моря, не прошли для нее даром — это понял бы любой, обладающий проницательностью и желанием прочитать выражение, которое порой появлялось на лице Маргарет. Эта перемена особенно поразила мистера Генри Леннокса.

— Я полагаю, море пошло на пользу мисс Хейл, — сказал он, когда Маргарет вышла из комнаты, оставив его в семейном кругу. — Она выглядит на десять лет моложе, чем в то время, когда жила на Харли-стрит.

— Это из-за шляпки, которую я ей подарила, — ликуя, произнесла Эдит. — Я знала, что шляпка пойдет ей, с той самой минуты, как увидела ее.

— Прошу прощения, — сказал мистер Леннокс со снисходительным пренебрежением, как всегда говорил с Эдит. — Но я думаю, что знаю разницу между прелестным платьем и прелестной женщиной. Никакая шляпка не сделает глаза мисс Хейл такими блестящими и все же такими мягкими, а ее губы — такими яркими и алыми… и не наполнит ее лицо светом и умиротворением. Она все больше становится похожей, — он понизил голос, — на ту самую Маргарет Хейл из Хелстона.

С этого времени умный и честолюбивый мужчина приложил все усилия, чтобы завоевать Маргарет. Ему нравилась ее очаровательная внешность. Он увидел глубину ее ума, который, как он считал, можно было направить на то, чтобы впитать все, к чему он всем сердцем стремился сам. Он считал богатство Маргарет только частью ее совершенства и все же вполне осознавал то влияние, которое обеспечит ему, бедному адвокату, ее богатство. Со временем он добьется надлежащего успеха и уважения, что позволит ему возместить ей сторицей тот первый шаг к богатству, которым он будет ей обязан. По возвращении из Шотландии он побывал в Милтоне по делам, связанным с ее собственностью. И с проницательностью опытного юриста, готового всегда принимать и взвешивать случайности, он понял, что наибольшую ценность имел ежегодный доход с земли и имущества, которыми она владела в этом процветающем и растущем городе. Он обрадовался, заметив, что нынешние отношения между ним и Маргарет — юридическим советником и клиентом — постепенно вытесняют воспоминания о том несчастливом и неудачном дне в Хелстоне. У него появилась исключительная возможность близко общаться с ней, помимо родственных встреч между семьями.

Маргарет желала только одного — слушать как можно дольше его рассказы о Милтоне, хотя он не видел никого из тех людей, которых она знала очень хорошо. Когда о Милтоне говорили ее тетя и кузина, Маргарет слышала в их тоне неприятие и презрение — именно те чувства, которые она сама испытывала первое время по приезде туда и о которых она стыдилась вспоминать. Но мистер Леннокс, казалось, превзошел Маргарет в своем восхищении Милтоном и его жителями. Их энергия, их сила, их упорное мужество в борьбе за выживание, их кипучая деятельность привлекли и покорили его. Мистер Леннокс без устали говорил о жителях Милтона и не видел, сколь эгоистичными и меркантильными были те непосредственные цели, к которым они стремились, прилагая поистине неутомимые усилия, до тех пор пока Маргарет, несмотря на испытываемое удовольствие, откровенно не указала, что все, чем можно восхищаться в Милтоне, запятнано грехом. Но все же Генри Леннокс заметил, что обсуждение некоторых особенностей даркширского характера неизменно возвращает свет ее глазам и окрашивает щеки румянцем.

Вернувшись в город, Маргарет выполнила одно из принятых на побережье решений и взяла свою жизнь в собственные руки. До поездки в Кромер она была так же послушна распоряжениям тети, как та маленькая испуганная девочка, которая, засыпая, плакала в первую ночь в детской на Харли-стрит. Но в эти серьезные часы раздумий она поняла, что должна сама отвечать за свою жизнь и за свои поступки. Она попыталась решить самую трудную проблему для женщин: какую долю покорности и какую — свободы можно себе позволить, занявшись какой-нибудь деятельностью. Миссис Шоу была добродушной, и Эдит унаследовала это прелестное семейное качество. Сама Маргарет, возможно, имела наихудший характер из них троих: ее проницательность и чересчур живое воображение сделали ее вспыльчивой, а стремление к уединению, чтобы избежать сочувствия, воспитало в ней гордость. Но искреннее добродушие и в прежние времена придавало ее манерам неотразимость даже в редкие минуты упрямства. А теперь, не поколебленная даже тем, что принято называть приличным состоянием, она своим обаянием заставила неуступчивую тетю подчиниться своей воле. Так Маргарет добилась признания своего права следовать своим собственным представлениям о долге.

— Только не стань чересчур эмансипированной, — умоляла Эдит. — Мама хочет, чтобы у тебя был собственный лакей. Без сомнения, ты не очень обрадуешься, поскольку от них одно расстройство. Только постарайся ради меня, дорогая, не становись слишком эмансипированной. Это единственное, о чем я прошу. С лакеем или без, не будь чересчур эмансипированной.

— Не бойся, Эдит. Я упаду в обморок тебе на руки, когда слуги будут обедать, при первой же возможности. И потом, когда Шолто станет играть с огнем, а малыш плакать, ты вдруг захочешь, чтобы рядом оказалась эмансипированная женщина, готовая к любой неожиданности.