2666 - Роберто Боланьо

пол, и тут же понял, что засыпает, и поискал взглядом официанта, чтобы попросить еще кофе, но никого не увидел. Гуадалупе Ронкаль и Роса Амальфитано продолжали говорить по телефону.

— Люди они хорошие, обходительные, гостеприимные, мексиканцы вообще очень работящий народ, до всего любопытный, неравнодушный, они храбрые и щедрые, а грусть их не убивает, а дает жизнь, — сказала Роса Амальфитано, когда они пересекли границу с Соединенными Штатами.

— Будешь по ним скучать? — спросил Фейт.

— Буду скучать по отцу и по людям, — сказала Роса.

Пока они ехали в тюрьму Санта-Тереса, Роса сказал, что отец не берет трубку. Она звонила несколько раз, потом набрала номер Росы Мендес, и там тоже никто не ответил. Думаю, Роса мертва, сказала она. Фейт покачал головой — нет, это вряд ли.

— Мы же живы, — сказал он.

— Мы живы потому, что ничего не видели и ничего не знаем.

Журналистка ехала первой на желтом «Литтл-Немо». Гуадалупе Ронкаль вела машину осторожно, но время от времени останавливалась, словно бы припоминая дорогу. Фейт уже начал задумываться над тем, чтобы перестать ехать следом и сразу направиться к границе. Когда он предложил этот вариант, Роса встретила его в штыки. Он спросил, есть ли у нее друзья в городе. Роса ответила, что нет, на самом деле у нее нет здесь друзей. Все эти Чучо Флоресы, и Росы Мендес, и Чарли Крусы, их же нельзя считать друзьями, правда?

— Да уж, эти точно не друзья, — покивал Фейт.

С другой стороны решетки развевался на фоне пустыни мексиканский флаг. Таможенник с американской стороны внимательно оглядел Фейта и Росу. И подумал: что такая красивая белая девушка делает в компании негра? Фейт выдержал его взгляд. «Вы журналист?» — спросил полицейский. Фейт кивнул. Видать, шишка какая-то, подумал полицейский. И каждую ночь небось вставляет ей по самое не могу. «Вы испанка?» Роса улыбнулась полицейскому. У того по лицу пробежала тень сожаления. Машина тронулась, и флаг исчез, виднелись только стены вокруг больших навесов, где чем-то торговали.

— Злая удача — вот в чем наша проблема, — проговорила Роса.

Фейт ее не расслышал.

Пока они ждали в зале без окон, Фейт почувствовал, что у него все больше твердеет пенис. Сначала подумал, что у него не было эрекции со дня смерти матери, но потом прогнал прочь эту мысль: ну невозможно же, что так долго, думал он; а потом решил: а почему бы и нет, это как раз возможно, ведь непоправимое — возможно, то, что нельзя отмотать назад, — возможно, так почему же невозможно, чтобы кровь не приливала к его члену такой короткий, если вдуматься, период времени? Роса Амальфитано поглядела на него. Гуадалупе сидела на прикрученном к полу стуле, перебирая заметки и прослушивая записи на магнитофоне. Время от времени до них долетали обычные для тюрьмы звуки: выкрикиваемые имена, приглушенная музыка, удаляющиеся шаги. Фейт присел на деревянную скамью и зевнул. Так и уснуть недолго. Он вдруг представил Росу — как она закидывает ноги ему на плечи. И мысленно вернулся в свой номер в мотеле «Лас-Брисас»: они занимались любовью или нет? Нет, конечно. Затем услышал какие-то крики — словно бы в одном из помещений тюрьмы кто-то справлял мальчишник. Тут он припомнил убийства. Где-то далеко смеялись. Ревели. Гуадалупе Ронкаль что-то говорила Росе, и та ей отвечала. И тут Фейта сморило, и он увидел, как безмятежно спит на диване в доме своей матери в Гарлеме. Лежал на диване перед включенным телевизором. Посплю полчасика, сказал он себе, а потом за работу. Мне же нужно написать про боксерский поединок. И целую ночь провести за рулем. К утру все уже закончится.

Граница осталась позади, и те немногие туристы, что бродили по улицам Эль-Адобе, казалось, спали на ходу. Женщина лет семидесяти в цветастом платье и кроссовках «Найк» стояла на коленях, рассматривая ковры с индейским орнаментом. Она, наверно, в сороковые годы профессионально занималась спортом. Выглядела похоже. Трое детей, взявшись за руки, рассматривали что-то в витрине. Это что-то неприметно двигалось, но Фейт так и не понял, животные это или какие-то хитрые механизмы. Рядом с баром несколько чуваков в ковбойских шляпах, с виду мексиканцы из местных, жестикулировали и тыкали пальцем в противоположных направлениях. В конце улицы виднелись деревянные навесы и металлические баки на тротуаре, а дальше тянулась пустыня. Это какой-то сон внутри другого сна, подумалось Фейту. Рядом с ним изящно опиралась о сиденье головка Росы — она неотрывно смотрела на какую-то точку на горизонте. Фейт посмотрел на ее колени — те были совершенны, а потом оглядел ее бедра, и плечи, и лопатки, которые, похоже, жили собственной, темной, приостановившейся жизнью, и та обнаруживала себя лишь время от времени. Потом Фейт сосредоточился на дороге. Шоссе, шедшее от Эль-Адобе, затягивало в себя нечто, похожее на водоворот охряного цвета.

— А что случилось с Гуадалупе Ронкаль? — спросила Роса сонным голосом.

— Сейчас она уже, наверное, в самолете, домой летит, — ответил Фейт.

— Странно… — пробормотала Роса.

Голос Росы и разбудил его.

— Прислушайся, — сказала она.

Фейт открыл глаза, но ничего не услышал. Гуадалупе Ронкаль поднялась и сейчас стояла рядом с ними с широко открытыми, словно бы созерцающими давний кошмар, глазами. Фейт подошел к двери и открыл ее. Он отсидел ногу и никак не мог окончательно проснуться. За дверью обнаружился коридор, а в конце коридора — цементная неотделанная, словно бы брошенная строителями на середине, лестница. Лампочки на потолке едва горели.

— Не ходи туда, — услышал он слова Росы.

— Это ловушка, валим отсюда, — вскинулась Гуадалупе Ронкаль.

Тут в глубине коридора материализовался сотрудник тюрьмы и направился прямо к ним. Фейт показал ему свое журналистское удостоверение. Сотрудник кивнул, даже не заглянув в документ, и улыбнулся Гуадалупе Ронкаль, которая так и стояла, заглядывая в коридор. Потом сотрудник закрыл дверь, сказал что-то такое про бурю. Роса наклонилась к его уху и перевела. Речь шла то ли о песчаной буре, то ли о ливне, то ли об электромагнитной буре. Облака спускаются с вершин сьерры, над Санта-Тереса они не прольются, но погода испорчена. Говенное, короче, утро. А при такой погоде заключенные нервничают, сказал сотрудник. Он был молоденький, с редкими усами и немного полноватый для своего возраста, а еще бросалось в глаза, что работа ему не нравилась. Сейчас приведут убийцу.

Надо прислушиваться к женщинам. Если они боятся — это не без причины. Что-то такое, вспомнил Фейт, говорила его мать или покойная мисс Холли, соседка — тогда обе были молоды, а он еще не вышел из детского возраста. На мгновение ему представились весы, похожие на те, что держит