Завоевательница - Эсмеральда Сантьяго

— Мы вам очень признательны, господин Уорти. Вы столько сделали для нашей семьи. Да поможет вам Бог добраться до гасиенды целым и невредимым. Счастливого пути, сеньор.

Поверенный положил мешочек в портфель. В роли курьера он чувствовал себя не слишком уютно. Когда, интересно, он должен вручить донье Ане ее сокровища — до или после чтения завещания? Судя по восторгу, в который приходила при виде украшений его милая Прови, ни одна женщина не могла устоять перед искушением. Но, учитывая обстоятельства…

Багаж поверенного доставили на борт заблаговременно, а также подготовили к его приезду удобную каюту — лучшую из тех, что можно было найти на торговом судне. В конце пути его должен был встретить человек с лошадью и проводить в Эль-Дестино. Несмотря на печальный повод, господин Уорти с нетерпением ждал встречи с доньей Аной: наконец-то после двух десятилетий переписки, обмена отчетами, счетами и документами он сможет познакомиться с ней лично. Какая необыкновенная женщина! Поверенный встречал ее лишь однажды, в доме Аргосо на Калле Палома. Она была еще совсем юной, но уже тогда в ней чувствовались сила характера и кипучая энергия. Она с непоколебимым достоинством и исключительной дальновидностью вынесла свалившиеся на нее несчастья. Жаль, что не все его клиенты были похожи на Ану Ларрагойти де Фуэнтес.

Господин Уорти сел за маленький столик в каюте. За время путешествия ему предстояло разобраться со многими делами. За праздное времяпрепровождение денег ему не платили. Он раскрыл портфель, проведя пальцами по запечатанному и заверенному нотариусом хрустящему конверту, на минуту задумался о тяжком и грустном поручении, которое ему предстояло выполнить. Он знал Мигеля с детства, хвалил его рисунки и картины не потому, что искренне восхищался талантами мальчика, а скорее потому, что чувствовал себя обязанным, и всегда гадал, скольким еще людям приходилось поступать так же. Нужно не забыть составить список вещей Мигеля, оставшихся в доме на Калле Палома и отправленных им из Европы, пометил поверенный в записной книжке.

При хорошей погоде господин Уорти прибудет в Эль-Дестино и зачитает последнюю волю умершего юноши, которая изменит гасиенду Лос-Хемелос навсегда. Все рабы де Аргосо, на сегодняшний день сто двадцать семь человек, включая стариков и детей, получат свободу. Из них, согласно подробным ежегодным отчетам доньи Аны, годные для работы составляли две трети, остальных поставлял Северо Фуэнтес.

Поверенный радовался, что чтение завещания придется на конец сафры. Возможно, они не смогут засадить дополнительные пятьдесят куэрдас, как планировала донья Ана, но грядущий мертвый сезон позволит наладить уборку урожая с уже существующих плантаций в 1866 году. Таких трудностей донье Ане и дону Северо преодолевать еще не приходилось: требовалось срезать и переработать пятьсот куэрдас тростника, практически не имея рабочих. Как они с этим справятся, Уорти не представлял, но не сомневался: если это в человеческих силах, эти двое сумеют.

Над могилой Рамона возвышалось огромное старое хлопковое дерево. Его корни вылезли из земли, образовав вокруг ствола пустые ниши, в которых, согласно верованиям тайно, днем обретались души мертвых, чтобы ночью вырваться из заточения на волю в мир живых. Почти каждый день проезжая мимо этого места, Ана ни разу не остановилась на могиле покойного мужа с того самого дня, как Эухенио, Северо и Луис кинули на резную крышку гроба полные лопаты земли. Место было красивое, и женщина представляла, что и ее когда-нибудь похоронят здесь. К тому времени, если верить Консиенсии, она превратится в глубокую старуху, люди, окружающие ее теперь, могут и не дожить. Кто вырежет цветы и листья, колибри и бабочек, изящный крест с венчиком сверху, которые сделал для Мигеля Хосе? Кто будет стоять у ее могилы и вдыхать влажный запах сулящего новую жизнь чернозема? Кто помолится за нее?

Стояло утро, слишком знойное для конца апреля. Черное платье словно притягивало солнце и жар, а мантилья, вытащенная из сундука с приданым, по-прежнему пахла кедром и воспоминаниями. Ана приколола ее так, чтобы она закрывала лицо. Так делали жительницы Севильи в ее детстве. Мантилья отгородит ее от людей, по большей части незнакомых, которые придут проститься с Мигелем. Сквозь тонкое кружево она прекрасно их видела, им же ее сухих глаз было не разглядеть.

Рано утром, одеваясь, Ана впервые за несколько месяцев посмотрела в зеркало. Она поразилась тому, как со временем заострились черты ее лица. Ей было тридцать девять лет — в этом возрасте ее далекий предок дон Эрнан умер на Пуэрто-Рико. Где он похоронен?

Молитву падре Хавьера то и дело заглушал шелест тростниковых зарослей.

— Вечный покой даруй ему, Господи.

Слова молитвы срывались с губ машинально. Сколько тысяч раз повторила она эти фразы, начиная с детства, когда еще простодушно верила в Бога, который слышит каждое слово и следит за каждым поступком?

Маноло Моралес Моро с женой Ангустиас и тещей Альмуденой стояли в тени навеса, поставленного по указанию Северо. Ана познакомилась с ними только сегодня и опешила от того, насколько близко к сердцу они восприняли смерть Мигеля, проведя с ним лишь несколько часов. Там же стоял и врач, прибывший на рассвете, слишком поздно, и лейтенант, и два солдата. Появился и один солдат из милиции. Луис Моралес Фонт сидел на специально сооруженном для него помосте на повозке: его застывшую, развратную физиономию закрывала тень от зонтика, который держал пригнанный с поля мальчишка.

«Мерзкий старикан», — с неприязнью подумала Ана, продолжая автоматически повторять молитвы, вверявшие ее сына Господу.

Сзади стояла Консиенсия, державшая над головой зонтик, а в нескольких шагах за ней — Хосе с двумя сыновьями, Эфраином и Индио, молочными братьями Мигеля, а также Тео и Паула, самые старые слуги Аны, помнившие ее мальчика еще ребенком. Сегундо она оставила дома с Пенитой. Остальные были заняты работой. Необходимо резать и отжимать стебли, варить сок, собирать с него накипь и помешивать, распределять по столам в цехе рафинирования сахарные гранулы и разливать сироп по бочонкам. Сафру приостановить невозможно, даже на время похорон юного владельца гасиенды Лос-Хемелос.

У подножия холма расстилалась огромная равнина, где лиловые вкрапления гуаханы и зелень недозревших полей перемежались с огромными черными лоскутами. С середины одного из полей все еще поднимался дым: двадцать куэрдас, стоившие несколько десятков тысяч песо и сотни часов, угробленных на обработку полей. А сколько времени и денег понадобится, чтобы восстановить сгоревшую землю?

— И вечный свет пусть светит ему. Да упокоится с миром.

— Аминь, — вторили ему собравшиеся.

Ана держалась за руку Северо, словно он был ее якорем. В этом мире не осталось ничего и никого — лишь они двое, прибившиеся друг к другу на земле, которую они покорили и держали и которая покорила и держала их. «Не отпускай», — беззвучно произнесла она и сквозь черную вуаль почувствовала на себе пристальный взгляд его зеленых глаз. Он сжал ее руку и подвел ближе — настало время опускать гроб с телом Мигеля. Ана погладила гладкую крышку из красного дерева с нежностью, невиданной сыном при жизни. «Я любила тебя как умела, но опоздала, — шептала Ана. — Недостаточно, недостаточно…» Северо сделал шаг назад, и Консиенсия встала на его место.