Завоевательница - Эсмеральда Сантьяго

— Сейчас я мою твои руки, — рассказывала она о своих действиях.

Сын лежал недвижимо и не жаловался, хотя, должно быть, испытывал невероятную боль. Наконец он отозвался на ее голос. Если понадобится, она будет говорить с ним до его полного выздоровления.

— Ты почувствуешь холодок, — объясняла она, раскладывая листья алоэ на ноге и ступне сына.

Мигель застонал, будто от дурного сна.

— Лучше не открывай глаза, детка, — сказала она. — Я накрою их тряпочкой, чтобы кожа оставалась влажной.

Консиенсия принесла питательный отвар с лавандой и тростниковым соком. Он очень помог Мэри, когда горло у нее распухло от плача. Ане пришлось вставить палец в рот Мигеля и раздвинуть губы, чтобы по капле влить жидкость.

Консиенсия повесила шторку, отгородившую Мигеля от других пострадавших. Ана влила еще немного отвара в рот сына и снова принялась разговаривать с ним. Стоит ей замолкнуть, и он впадет в забытье. Только ее голос держал его на этом свете.

— Пей, сынок. — (Он проглотил сладкое снадобье.) — Ты дома, мой мальчик. Вот сок сахарного тростника. Выпей, прошу тебя, ради бога.

Она старалась говорить спокойно и уверенно, но скрыть отчаяние и страх, что все ее отвары и снадобья окажутся бесполезны, не получалось.

— Прошу тебя, помоги мне, Господи! Спаси его, Пресвятая Дева Мария! Помоги нам, Боже!

Этим вечером Ана впервые за долгое время молилась истово и обращалась к Богу как ревностная христианка. За всю жизнь она совершила множество грехов и ни разу не покаялась в них. Но в одном она была уверена твердо: двадцать лет на гасиенде Лос-Хемелос свели ее веру на нет и она уже больше не доверяла Всевышнему.

— Я мою твои ноги, — рассказывала она Мигелю.

За двадцать лет жизни на острове Ана без сожаления рассталась с оборками и кружевами — точно так же, движимая, подобно конкистадорам прошлого, соображениями целесообразности, она избавилась и от религиозного чувства. Ее предки прибыли в Новый Свет со священниками и нравоучениями, с тех пор в истории Пуэрто-Рико было немало жутких зверств, лживых обещаний, насилия, рождения внебрачных детей, грабежей и убийств. Первые конкистадоры потеряли нравственные ориентиры, их вера не прошла испытания Новым Светом. Уже потом, вернувшись домой, они воздвигли величественные храмы в попытке отвлечь внимание людей от совершенных ими грехов.

Ана капнула еще немного жидкости в рот Мигеля. Он проглотил ее с булькающим звуком. Женщина вспомнила последние часы Рамона: они со знахаркой Дамитой обработали его раны, а потом повозка, на которой он лежал, увезла мужа туда где его ждала смерть. Ана до сих пор помнила выражение лица Рамона — ненависть, сквозившую в каждом взгляде. И Иносенте в последний раз смотрел на нее так же. Крики Рамона пронзали ее сердце, словно кинжалы.

Он понимал, что не выживет. Он уже давно умер, превратился в призрака, Бродягу, пойманного в силки ее честолюбивых замыслов и потерявшего надежду на освобождение.

Из груди Мигеля вырывались хрипы и стоны. Ана промокнула ему губы, поправила повязки и компрессы из листьев алоэ.

— Я была тебе не самой лучшей матерью, — произнесла она.

Не сумела она стать и хорошей женой Рамону. Ей было немного легче оттого, что она находится с раненым сыном одна, далеко от чужих глаз. Нет никого, кто посмотрел бы на нее с укоризной, упрекнул бы и в этом несчастье. Но в глубине души Ана знала, что виновата. Мигель поскакал через плантацию из-за нее. Как и Рамон, сын оказался в ее сетях.

В случае его смерти она, будучи единственной кровной родственницей, унаследует гасиенду Лос-Хемелос. Эта мысль потрясла ее. Как она вообще могла прийти ей в голову?! Женщина прогнала ее прочь. Нет, он не умрет. Она сделает все от нее зависящее, чтобы сохранить его жизнь, и помолится за него. Пусть она не любила сына, как положено настоящей матери, но она не даст ему умереть. Мальчик, который сейчас дрожал под ее умелыми пальцами, мальчик, которым она пожертвовала, пренебрегла и манипулировала, был ее сыном, ее достоянием. Мигель, и его дети, и дети его детей станут ее храмом.

Висенте Уорти собрал необходимые документы и уложил их в портфель. Здесь было несколько договоров с поставщиками, два аккредитива, три заказа на поставку двухсот бочек патоки каждый и по два заказа на пять и семь тонн рафинированного сахара соответственно. Среди бумаг были и копии списка недвижимости, перечень всего имущества и родословные лошадей. В последней папке содержалось завещание и последняя воля Мигеля Аргосо Ларрагойти. За годы практики поверенному Уорти не часто приходилось иметь дело с завещаниями, написанными на такой тонкой и хрупкой бумаге. Нередко страницы мялись и рвались из-за многочисленных правок, исправлений и добавлений своих владельцев. Многие за годы, проведенные в темных шкафах, успевали обветшать: страницы желтели, чернила выцветали, а сгибы так основательно разрезали страницы, что их нелегко было развернуть. Последняя воля молодого человека надорвет сердца многих людей. С другой стороны, так даже проще.

Господин Уорти застегнул портфель и проверил замок. Он пойдет к причалу, откуда на корабле, некогда принадлежавшем «Маритима Аргосо Марин», доберется до Гуареса. Когда он окажется на гасиенде Лос-Хемелос, сбор урожая будет завершен. Господин Уорти засобирался в дорогу, как только утром получил телеграмму с новостями. Днем пришла весточка от доньи Элены, и через несколько часов уже весь город знал, что юный Мигель Аргосо Ларрагойти умер на руках у матери. Помнившие о преждевременной гибели Рамона и Иносенте судачили, что на долю семьи Аргосо на Пуэрто-Рико ничего, кроме горя, не выпало, и спешили принести соболезнования безутешной донье Элене. Сегодня, когда поверенный Уорти отправился на гасиенду Лос-Хемелос, Мигеля Аргосо Ларрагойти хоронили.

Он как раз собирался выйти из конторы, когда секретарь доложил, что его хочет видеть дон Симон. Господин Уорти взглянул на карманные часы — одиннадцать пятнадцать. Он все четко распланировал и совсем не хотел опоздать на корабль, чье отплытие зависело от ветров, прилива и уже начавшегося отлива.

— Дон Симон, извините, что не могу уделить вам достаточно времени…

— Конечно, господин Уорти. Я знаю, вы торопитесь на «Дафну», но супруга очень настаивала. В ближайшем будущем мы отправимся на гасиенду Лос-Хемелос отдать последнюю дань нашему дорогому Мигелю, да упокоится он с миром. Элена сейчас слишком расстроена, чтобы куда-нибудь ехать.

— Понимаю. Могу ли я чем-то помочь вам?

Дон Симон протянул ему черный бархатный мешочек:

— Жена не доверила бы его никому другому, господин Уорти. Эти драгоценности принадлежат донье Ане, давным-давно она отдала их Элене на хранение. Ана, вероятно, хотела, чтобы Мигель подарил их своей будущей жене, но теперь… — Он замолчал. — Драгоценности, судя по всему, должны перейти ее второму сыну… Прошу простить меня, господин Уорти, мы все еще…

— Благодарю за доверие, дон Симон. Я непременно передам содержимое этого футляра лично в руки донье Ане.