Война за океан - Николай Задорнов

— Отпускают нас?

— Здесь снимается все. Суда уйдут. Пока оставляем эти места. Довольно сушить болота костьми православных!

— Ваше превосходительство, — вдруг сказал Бошняк. Глаза его странно блеснули. — Посмотрите, место обживается… Как соскучились матросы Японской экспедиции по труду крестьянина… Пашут, строят… Берега приглубы…

— Мы снимем тут все до более счастливых времен, Николай Константинович…

Бошняк угрюмо насупился. Он стал кусать губы.

— Прошу вас сегодня же на шхуну, — повторил губернатор. — А завтра вечером мы уходим с вами, Николай Константинович. Вы рады будете повидать друзей?

— Он тяжко болен, его нервы совсем плохи, — сказал Путятин, когда все пошли, а Бошняк и казаки снова стали копать.

— Я предложу ему отпуск с поездкой в Россию. Я уж сказал, что труды его не забудутся.

— Вот дожили мы ш тобой, Кир, — сказал Парфентьев, обращаясь к своему товарищу.

Беломестнов ничего не ответил. «Домой! К семье!» — радостно подумал он. Даже не верилось. Да еще на паровой шхуне!

Шкипер компанейского корабля Клинковстрем представлен был генералу на берегу вместе с офицерами фрегата. Путятин уехал на судно. Вечерело. Муравьев беседовал с Клинковстремом наедине в бывшем офицерском флигеле, при свете свечей. Он просил выложить все, быть откровенным, объяснил, что начинает расследование причин гибели экипажей.

— Я этого не потерплю, и виновные будут наказаны.

— У творца в материальном мире, ваше превосходительство, порядок и связь, — тщательно выговаривая окончания слов, начал Клинковстрем, а глаза его от сдерживаемой ярости казались совершенно белыми, — но провидение должно быть и в управлении разумными существами…

«Что за тирада? — подумал Муравьев. — Что он хочет сказать? Не в мой ли огород камень? Неужели тоже сумасшедший?»

— Я прошу вас высказаться ясно!

Клинковстрем ответил твердо и медлительно, что он всегда и все говорит ясно.

— Лейтенант Гаврилов, — продолжал он, — зимовал в Охотске, Камчатке и Аяне, а также в Анадыре, но нигде, по его словам, нет такого странного климата и такой суровой зимы, как здесь!

— Что это означает?

— А это означает, ваше превосходительство, что правление Компании и высшая администрация Сибири должны были все предвидеть. Я говорю вам прямо: нельзя, ваше превосходительство, терзать людей безнаказанно! Я служу в Компании пятнадцать лет, и никто никогда не смел упрекнуть меня! Но я весной написал письмо в правление Компании о том, что мне не с кем было выйти в море и управлять парусами!

Клинковстрем сказал, что судит обо всем так, как предписывает закон, и не может найти оправдания

— Начальство, где бы оно ни находилось, должно отвечать за то, чем оно заведует и что находится под его ответственностью.

— И что же тут за странности климата? — перебил Муравьев.

Клинковстрем прекрасно понял, что его хотят сбить с толку. Но он мог ответить и на этот вопрос, не упуская главной мысли.

— На середине бухты в декабре и январе в двенадцать часов дня в среднем тридцать пять градусов, в то время как на берегу тридцать два и в лесу — тридцать. Неожиданно температура повышается до нуля и снова падает до тридцати с лишним.

И Клинковстрем добавил, что он всегда верил, что власть и управление поручаются наиболее честным и предусмотрительным лицам в государстве, как и в частных компаниях, и если эти лица, ведающие учреждениями, так осквернили святые понятия долга, то и должны понести заслуженную кару.

— Будучи много лет безупречным по службе, я заявляю вам, ваше превосходительство, что и вы как бы далеко вы отсюда ни находились в то время, но должны были предвидеть. Также и правление Компании, и ее управляющий господин Этолин.

— Я благодарю вас, господин Клинковстрем, за честно поданное мнение! Я не забуду вас!

Муравьев пригласил шкипера на завтра на обед и пожал ему руку.

Клинковстрем вышел в большом волнении, как бы чувствуя себя глубоко оскорбленным и одураченным. Его заставили в прошлом году идти на Сахалин, оставили зимовать, отняли продукты, переморили команду, судно требует основательного ремонта! И еще требуют с него честного мнения!

В кают-компании «Паллады» собралось к ужину большое общество. Тут не то, что на шхуне «Восток»: роскошная отделка, отличная мебель, сервировка, яркий свет свечей. Развешаны и разложены подарки, полученные русским посольством в Японии. Муравьева принимают с не меньшим почетом, чем японских губернаторов. Здесь привыкли к дипломатическим встречам, к приемам важных иностранных гостей и в грязь лицом не ударят.

Губернатору был представлен Путятиным секретарь посольства Иван Александрович Гончаров. Заметно было, что при этом адмирал смотрел кисло, должно быть в службу ему попался крепкий орех. Генерал поздоровался с Гончаровым сдержанно, но любезно, что и было выражено пристальным взором.

Еще на шхуне «Восток» и в Де-Кастри и даже в Кизи губернатор не раз слышал восторженные разговоры о том, что на «Палладе» прибыл автор «Обыкновенной истории». Многие офицеры почитали за счастье познакомиться с ним. Вся образованная Россия с удовольствием прочла его роман, говорили о тонкости обрисовки характеров, независимости суждений и прочили автору большую будущность.

Николай Николаевич отчетливо представлял опасность от присутствия в этих краях в такую пору писателя с именем. Он и тут все мог так же тонко подметить… Правда, говорят, что писатель на хорошей должности не опасен. Да бог весть, захочет и уйдет.

Нет, право, нельзя честного писателя разиня рот подпускать к такому сложному делу. Подлец, тот все расхвалит, что ни вели, но и похвалам его грош цена. Иное дело, если порядочный человек вдохновится! Предстояло взять быка за рога. Муравьев охотно записал бы гостя в свои союзники. Но писателю с именем, человеку самостоятельному и, видимо, самолюбивому, опасно льстить, да еще после того, как он явился на пост, где половина людей с голоду перемерла. Ведь ему не скажешь, как лейтенантам: «Много слышал о вас, представлю вас к награде!» С этим следует осторожно нащупать ахиллесову пяту.

До сих пор Муравьев умел очаровать любого, когда хотел. И он почувствовал возбуждение, как перед опасным турниром или как сердцеед в присутствии новой прекрасной дамы.

— Но почему же наш герой отсутствует? — спросил он за столом адмирала.