Империя. Роман об имперском Риме - Стивен Сейлор

По чередованию света и тьмы он мог отсчитывать сутки. Ночами в коридоре становилось темно, и в камере царил кромешный мрак. Сперва темень ужасала Луция, но после он обрел в умозрении общество Аполлония и утешился. Порой ему чудилось, что Учитель и впрямь говорит с ним, но при полном отсутствии света Луций не вполне понимал, спит он или бодрствует, – даже не был уверен, жив он или мертв. «Сохраняй спокойствие, – говорил ему Аполлоний. – Хотя тело мое далеко, я рядом с тобой».

На пятый день Луций проснулся от оглушительной какофонии вблизи и вдали – рева труб, криков и смеха, лязга ворот и мерного гула огромной толпы, время от времени взрывающегося возбужденным ором. Амфитеатр над ним заполнился людьми. Начались игры.

Их традиционной частью являлось наказание преступников. Луций часто посещал подобные зрелища, пока не сделался последователем Аполлония. Порой воображая себя на месте охотника, которой травит на арене экзотическую жертву, он, однако, ни разу не примеривал роль несчастных преступников, принужденных сражаться насмерть или отданных на растерзание свирепому зверью. Но именно такая участь ему теперь суждена.

Предвидел ли Аполлоний исход суда? Почему Учитель сбежал, спасся сам, обрекая Луция на ужасную и унизительную смерть? Почему не применил волшебство, чтобы забрать его с собой?

На краткий миг Луций поддался отчаянию. Потом неожиданно воодушевился. Он ощутил легкость, словно избавясь от непосильного бремени. Легче стали даже кандалы. Он решил полностью подчиниться Учителю и поверить, что Аполлоний предвидел нынешний день и вполне подготовил Луция к тому, чтобы встретить его хладнокровно и с достоинством. Всё к лучшему.

Придя за пленным, гвардейцы подивились его выдержке. Они привыкли, что осужденные съеживаются, плачут, вырываются и умоляют о пощаде или же впадают в апатию и оцепенение, таращась в никуда. Но Луций открыто смотрел им в глаза, дружелюбно кивнул и встал, готовый следовать за ними.

С узника сняли кандалы. Руки и ноги у Луция затекли и ослабели после столь длительной обездвиженности, но он был рад избавиться от оков. Вытянув руки, он растопырил пальцы. Поработал ногами, проверяя, насколько владеет телом. Славно, что в последние минуты жизни он пусть ненадолго, но снова чувствует себя человеком.

Гвардейцы сняли с него ветхую тунику, и он остался лишь в грязной набедренной повязке. Его подпоясали кожаным ремнем с ножнами, в которых торчал нож. Луций извлек его на секунду и нашел лезвие весьма тупым. Затем ему вручили лук и одну стрелу. Лук был слабенький, с плохо натянутой тетивой, а острие стрелы оказалось не металлическим, а пробковым. Зрители издалека не поймут, что оружие бесполезно.

По мере того как гвардейцы вели Луция по коридору, рев толпы становился громче. Процессия дошла до калитки из железных прутьев. Она распахнулась. Гвардейцы опустили копья, но им не пришлось гнать пленника на арену. Босиком, щурясь на ясный день, он вышел на разогретый солнцем песок.

Огромные размеры амфитеатра он видел с трибун, но ни разу не оценивал их с арены. Многолюдие поражало воображение. Императорская ложа казалась крошечной, а люди в ней – нарисованными фигурками. Луций различил Домициана, его жену и верного спутника-микроцефала. Там же находились высочайшие особы из царственной семьи, включая прекрасную племянницу императора Флавию Домициллу с мужем и двумя юными сыновьями. Еще в ложе был Эарин, а рядом с евнухом Луций с некоторым потрясением увидел Марциала. Напишет поэму о грядущем зрелище? Среди придворных Луций обнаружил Катулла, а также Эпафродита.

Гул стих. Глашатай начал речь. Слова отдавались в ушах Луция странным эхом. Он ничего не понял, кроме собственного имени: «Луций Пинарий…»

Оно показалось ему диковинным набором звуков, не имеющих к нему никакого отношения. «Луций Пинарий, меня зовут Луций Пинарий, – произнес он про себя. – Я нахожусь в месте под названием Рим. Я скоро умру».

Он вышел на середину арены и медленно повернулся кругом, вбирая взором каждую деталь.

Луций ощутил себя в самом центре космоса: он стоял, окруженный всем населением Рима, и самим городом, и огромной империей, и дальними странами с морями и океанами. Все взгляды были обращены к нему, он словно притягивал их. И все-таки он чувствовал себя не голым и уязвимым, но странно обособленным и защищенным. Вокруг него не прекращался шум и вихрился хаос, однако там, где стоял Луций, царили тишина и покой. Он находился в зрачке ока Божественной Сингулярности. Знал ли Аполлоний, что Луция посетит такое ощущение? Не потому ли Учитель направил его именно сюда и именно в данный момент?

Он услышал лязг ворот, повернулся и увидел, что уже не один на арене. Выпустили льва. Зверь оглянулся, при нюхался, заметил человека. На миг хищник припал к песку и напрягся, затем вытянулся в прыжке и помчался прямо на жертву.

Что толку от лука со стрелой? Если Луций прицелится и выстрелит, то лишь разозлит зверя. Луций отшвырнул их.

А нож? Существовала призрачная надежда поразить льва даже тупым клинком; при чудесном стечении обстоятельств – нанести смертельную рану. Но зверь к тому времени уже разорвет его, и в лучшем случае умрут оба. Луцию не хотелось убивать льва. Он вынул нож, чем чрезвычайно распалил толпу, после чего отбросил его, вызвав насмешливые и недоуменные возгласы.

Луций взглянул на ремень. Что сказал бы Аполлоний, увидь он на последователе вещь из кожи? Луций распустил пояс и отшвырнул.

Ему вдруг стало противно от прикосновения грязной набедренной повязки. Он не хотел умереть в ней, а потому тоже снял и бросил на землю.

Луций стоял обнаженный в центре космоса, избавленный от всякого земного лукавства и не имея ничего, кроме фасинума, который поймал солнечный луч и ярко сверкнул.

Какое наитие сподвигло Пинария на следующий шаг? Старый раб, сплошь в шрамах от многих опасных схваток с дикими животными на охоте, однажды объяснил Луцию, что делать при встрече без оружия с крупным и грозным зверем: «Будь таким же свирепым и диким, как он. Нет – еще более диким и свирепым! Прыгай, маши руками, вопи и кричи как безумный!»

«Притвориться опасным?» – спросил тогда Луций. «Не притвориться, – возразил раб. – Ты должен найти в себе собственную подлинно звериную составляющую». – «А если ее нет?» – «Есть», – ответил раб.

Луций быстро забыл тот разговор, но сейчас, при виде летящего на него льва, слова всплыли в памяти.

Он услыхал вопль настолько душераздирающий, что испугался, хотя знал, что сам же его издал. Тело пришло в движение, но Луций понятия не имел, как выглядит со стороны его поведение. Возможно, комично, как ужимки мима, поскольку с трибун донесся смех. Но льва крики, прыжки и топот человека вовсе не позабавили. Зверь резко остановился и отскочил, словно испугался. Луций почувствовал, что обрел преимущество, и закрепил его. Он сделал то, на что не решился бы никто в здравом уме: бросился на льва.

Но как поступить, если лев не дрогнет? Единственный выход – схватиться с хищником. Нелепая идея, но пути назад не было.