Империя. Роман об имперском Риме - Стивен Сейлор

– Абсурд! Дело было почти тридцать лет назад.

– Согласна, безумие. И дядя безумен. Вот почему я здесь. Мне нужна твоя помощь.

Ее первый визит состоялся месяцем раньше, и с тех пор она приходила дважды, сближаясь с Луцием так же осторожно, как с Эпафродитом. Луций, в отличие от робкого давнего друга, откликнулся на завуалированные призывы Флавии. И вот она вернулась.

– Могу добавить, что Эпафродит оставил завещание, – сообщила она. – Оно хранилось у весталок, сегодня утром его прочли. Ты тоже упомянут.

– Я?

– Да. Конечно, дядя признает завещание недействительным и заберет имение себе, поскольку Эпафродита заклеймили как врага государства.

Неужели она надеется настроить Пинария против Домициана тем, что император намеревается лишить его наследства? Если так, Луций был оскорблен. Им двигала не алчность. Но дальнейшие слова гостьи показали, что он ошибся в ней.

– Тебе оставлено не много. Почти все достается вольноотпущеннику, философу по имени Эпиктет, высланному из Италии. Однако с условием, что средства пойдут на основание школы. Вот слова Эпафродита: «Пусть мое состояние, какое есть, послужит изучению философии». Но тебе он завещал статую.

– Статую?

– Очевидно, из сада. Фигура атлета, если я правильно помню.

– Бойца Меланкома, – прошептал Луций, вспоминая, как впервые увидел изваяние в день, когда на Рим пал пепел Везувия.

– Да, его самого.

Когда-то Эпафродит сказал: «Меланком простоит здесь еще долго, после того как не станет нас». Статуя пережила владельца.

Луций расположился напротив Флавии по другую сторону жаровни и глядел на нее сквозь огонь. Он старался видеть в ней не красавицу, не скорбящую вдову и не племянницу императора, а возможного партнера в крайне опасном предприятии. Можно ли верить, что при необходимости она будет молчать? Достаточно ли она умна, чтобы составить успешный заговор против такого подозрительного человека, как дядя, и хва тит ли ей мужества пойти до конца?

Ее страх и ненависть к дяде были вполне объяснимы. Будучи замужем за Флавием и родив семерых детей, она давно вошла в ближний круг Домициана. После смерти императорского сына и неспособности его супруги родить нового наследника Домициан сделал претендентами на престол двоих сыновей Флавии. Будущее не только ее самой, но и всего семейства представлялось блистательным.

Луций вспомнил древнюю этрусскую пословицу: «Если сесть слишком близко к огню, плащ загорится». В одном из частых приступов подозрительности Домициан настроился против Флавии. Предлогом стало ее с супругом тайное обращение то ли в иудейскую веру, то ли в христианство: разница невелика, ибо оба культа исповедовали атеизм и неуважение к богам, что совершенно недопустимо в императорском семействе. Было ли обвинение справедливым? Луций не спрашивал, а Флавия не говорила.

Так или иначе, мужа Флавии казнили, а вдову с детьми сослали на остров Пандатерия близ западного побережья Италии. В конечном счете Домициан разрешил Флавии вернуться в Рим – по сути, заставил вернуться, – тогда как дети остались на острове для гарантии лояльности матери.

Флавия пребывала в горе и отчаянии. Ею двигала жажда мести, но также и стремление уберечь отпрысков. Каждый день жизни Домициана угрожал и ей, и детям. Неудачная попытка убийства императора на всех навлекала неизбежную смерть. Даже успешное покушение могло оказаться гибельным для них, но могло и освободить от страха, воссоединить семью.

Рассматривая гостью поверх огня, Луций решил доверять ей.

– Ты знаешь, зачем я здесь, – сказала Флавия.

– Да.

– Ты поможешь нам?

Он подумал о Корнелии. Об Эпафродите. И даже об Аполлонии, но в нынешнем случае не почерпнул вдохновения в учительских принципах. Сам Луций не был истинным философом – разве что искренним, но непоследовательным искателем. Не был он и человеком действия, однако еще мог им стать.

– Да. Я помогу. Но чем?

Домицилла триумфально улыбнулась. Выражение торжества исказило ее красоту. Луций вдруг увидел в гостье дядину племянницу, скорее похожую на родственника, чем нет: не укротимую хищницу, одержимую убийством. Она даже не упомянула опасность, которой он неминуемо подвергнется. Очевидно, ее не заботило, останется ли Луций в живых, для нее он служил лишь орудием. Однако сомнительные мотивы Флавии, вероятность гибели, риск провала – ничто уже не имело значения для Луция. Он исполнился решимости разделить ее участь.

– Очень скоро дядя пришлет за тобой, – сказала Флавия. – Возможно, сегодня. Может быть, в пределах часа.

У него засосало под ложечкой.

– Во имя всех богов, чем я теперь привлек его внимание? Что сделал?

– Речь не о том, что ты сделал, а о том, кто ты есть. Ты поймешь, когда он скажет. Он попросит тебя об услуге.

– Какой услуге?

Она покачала головой:

– Чем меньше знаешь, тем лучше. Согласись помочь ему. Исполни просьбу. Наблюдай и слушай. Через тебя может явиться шанс, который приведет нас к успеху.

– Не понимаю.

– Тебе и не нужно – пока. Просто отправляйся к нему, когда призовет.

– И больше ты ничего не скажешь?

– Еще одно. В Доме Флавиев есть человек, которому ты можешь доверять абсолютно. Если он велит тебе что-нибудь сделать или сказать – выполняй. Я говорю об управителе императорского двора по имени Стефан. Он отважен и ничем не погнушается. Когда настанет подходящий момент, мы все будем уповать именно на него.

На пороге возник взволнованный Илларион:

– Простите за вторжение…

– В чем дело, Илларион?

– В вестибуле посетитель. Придворный от императора. Он говорит, что пришел за тобой. С ним преторианцы. Они ждут снаружи.

– Не хмурься, Илларион. Лишь когда преторианцы врываются в дом, следует беспокоиться. А этого визита я ждал. – Луций посмотрел на Флавию, вопросительно подняв бровь.

– Я спрячусь, – сказала она.

Луций кивнул Иллариону, который подошел к встроенному в стену книжному шкафу и взялся за свиток, на самом деле представляющий собой рычаг. Шкаф отворился, как дверь. Илларион проводил Флавию в потайное помещение и вернул ложный шкаф на место. Луций вздохнул: в таком мире только глупец не оборудует дом хотя бы одной тайной комнатой.

* * *

Собираясь во дворец, он оделся в лучшую тогу. Дождь временно перестал. Сквозь тучи прорвался луч солнца, прятавшегося долгие дни, и под его светом засверкала мокрая булыжная мостовая.

Луция проводили в ту часть дворца, где он доселе не бывал. Судя по узости коридоров, скромному размеру помещений и менее официальному поведению придворных, здесь размещалась более приватная, не столь публичная область императорского комплекса. По мере продвижения Луция обыскивали на предмет оружия – не единожды, но трижды. Наконец, после того как он час просидел один в тесных покоях у садика, к нему при соединился Катулл.