Нефертити - Мишель Моран

Нахтмин кивнул:

— Давай.

Муж подошел к кровати, посмотрел на меня, потом отстегнул свой меч и сел рядом со мной.

— Мутноджмет, — мягко произнес он. — Мив-шер. — Он погладил меня по щеке. — Прости, но я принес плохие вести. Я хотел сам сообщить тебе об этом, пока ты не услышала все от кого-то другого.

Я попыталась подавить страх. «О боги, только бы не мать с отцом!»

— Тело твоей сестры осквернили. Жрецы Атона ворвались в покойницкую и попытались уничтожить его.

Я отбросила льняные покрывала.

— Я должна видеть ее!

— Не надо. — Нахтмин взял меня за руку. — Повреждения… — он заколебался, — очень серьезные.

Я прикрыла рот ладонью.

— Ее лицо? — прошептала я.

Нахтмин опустил взгляд.

— И грудь.

Места, в которых обитает ка. Они попытались уничтожить ее душу. Они попытались убить ее не только в жизни, но и в смерти!

— Но почему? — вскрикнула я, с трудом поднимаясь с постели. — Почему?

— Бальзамировщики все исправят, — пообещал Нахтмин.

Но я обезумела от ярости.

— Как они могут исправить ее? Она была прекрасна! Прекрасна!

Я упала мужу на руки.

— Бальзамировщики это умеют. А потом ее похоронят втайне, сегодня же ночью. Уже сделан новый саркофаг. А ее саркофаг когда-нибудь пригодится Туту. Он будет следующим фараоном.

Наш Тут? Да ему же всего девять лет!

— Как же Осирис узнает ее в лицо? — всхлипывая, спросила я.

— Они привезут ее статуи из Амарны. Высекут ее имя на всех стенах новой гробницы. Осирис найдет ее.

Но я заплакала еще сильнее. Я не могла сдержать слез. Потом до меня дошло, что сказал Нахтмин, и я посмотрела на него сквозь боль:

— А погребение?..

— Сегодня ночью. Присутствовать будут только твой отец и верховный жрец Амона. Это слишком опасно. Жрецы Атона могут отыскать ее и уничтожить во второй раз.

Он обнял меня.

— Мутноджмет, мне ужасно жаль…

Люди на улицах плакали о Нефертити. Она была их царицей, их фараоном. Она вернула им Фивы и восстановила блистательные храмы Амона. Я стояла у Окна Появлений и смотрела, как люди толпятся у ворот дворца, увешивая их амулетами и цветами. Одни безудержно рыдали, другие были молчаливы, и мне казалось, будто сердце в моей груди превратилось в камень — таким тяжелым оно было.

Нефертити умерла.

Она отправила наше войско навстречу победам на Родосе и в Лакисе, но никогда больше она не наденет одеяние Некбет и не вскинет руки, приветствуя народ. Никогда больше я не услышу ее смеха и не увижу, как она недовольно щурится. В коридоре послышались шаги отца, и я подумала, что он пришел посмотреть, как тут я. Дверь в пустой Зал приемов распахнулась, и тишину нарушил стук сандалий.

— Мутноджмет.

Я не обернулась.

— Мутноджмет, мы собираемся в Пер-Меджате. Тебе тоже следует там быть. Это касается Тутанхамона.

Я не ответила. Отец подошел и встал рядом.

— Ее похоронили со всем подобающим тщанием, — сказал он. — Со всеми статуями из Амарны и богатствами Фив.

Голос его был исполнен печали, и я повернулась к отцу. Его любовь к Нефертити была записана на его лице морщинами. Он стал выглядеть куда старше, но Египет остался, и им нужно было править. Египет будет всегда, даже если Нефертити с нами нет.

— Это несправедливо. — Я с трудом сдержала всхлип. — Почему жрецы Атона убили ее? Почему?

— Потому что она сотворила пылких верующих, — ответил отец. — А верующие готовы сделать все, что угодно, лишь бы заставить замолчать того, кто нападает на них.

— Но она была фараоном! — воскликнула я. — Чего они добились, убив ее? Что это им дало?

— Страх. Они надеются, что следующий фараон будет настолько бояться их, что позволит им возвести свои храмы. Они не понимают, что, если следующий фараон не вернет храмы Атона Амону, он умрет в любом случае.

— Потому что народ взбунтуется, — поняла я.

Отец кивнул.

— Значит, фараон обречен иметь во врагах либо жрецов Атона, либо весь народ.

— А никакой фараон не пойдет против собственного народа.

Я смахнула слезы.

— Почему время не остановилось? — прошептала я. — Этого не должно было произойти!

Отец молча посмотрел на меня.

— Пусть бы весь Египет рухнул, прежде чем она умерла! И Меритатон… ей же было всего пятнадцать!..

Я представила себе мир, в котором нет Нефертити, и мне сделалось невыносимо страшно и одиноко.

— Что нам теперь делать? — в ужасе спросила я. — Что теперь делать нашей семье?

— Готовить новое царствование, — отозвался отец. — И встретиться в Пер-Меджате, когда ты будешь готова.

Перет. Сезон роста

Царь Тутанхамон взошел на помост к тронам Гора бок о бок с царевной Анхесенамон, и я увидела, как отец что-то шепчет ему на ухо, в точности так же, как шептал Нефертити.

— Твой отец снова сделался силой, стоящей за троном, — заметил Нахтмин.

— Только на этот раз он стоит за троном нашего сына.

Легкий ветерок, напоенный ароматом цветущих лотосов и мирриса, слегка развеивал летнюю жару. Я схватилась за руку мужа.

— Неужто мне никогда не уйти от этого?

— От тронов Гора? — Нахтмин покачал головой. — Похоже, что нет. Но на этот раз все будет иначе, — пообещал он. — На этот раз Египет будет процветать, и при фараоне Тутанхамоне никаких мятежей не будет.

— Откуда ты знаешь?

— Оттуда, что здесь я, и оттуда, что Хоремхеб разобьет хеттов и вернется с победой во славу Амона. Через пятнадцать лет об Атоне позабудут.

Меня пробрала дрожь. Я подумала о городе Нефертити, лежащем среди песков, — о том, как ветра времени стирают его с лица земли. Все, над чем она трудилась, прилагая столько усилий, потерпело неудачу. Но осталась еще Анхесенамон. Я посмотрела на помост, на девочку, так похожую на мою сестру, и мне показалось странным, что я буду сидеть в том же самом кресле, которое занимала при царствовании Нефертити. Много ли это дитя будет помнить о своей матери? Анхесенамон посмотрела в мою сторону — те же самые темные глаза и гибкая шея, — и мне подумалось: а что они с моим сыном вместе напишут на колоннах вечности?

История Нефертити — одна из тех, которые можно сложить, словно мозаику, из сотен изображений, найденных в Амарне. Они с Эхнатоном, безмерно увлеченные искусством, покрыли город своими резными изображениями — и изображениями Атона, второстепенного божества, возведенного Эхнатоном в статус верховного. А чтобы никто не перепутал его ни с каким другим фараоном, портреты Эхнатона с семейством делались индивидуальными. Их длинные шеи, удлиненные головы и женственные бедра характерны для амарнского периода. Эхнатон и Нефертити во многих отношениях преобразили египетское искусство. Но запомнились они не этим, а своим еретическим отказом от Амона, и из-за него же Хоремхеб, став фараоном и сделав Мутноджмет своей царицей, как это записано в хрониках, разнес Амарну по камешку.