Смерть внезапна и страшна - Энн Перри

Сэр Стэнхоуп все еще улыбался на скамье подсудимых, и лишь самая легкая тень коснулась его глаз.

– Леди Береника Росс-Гилберт! – объявил клерк. Голос его был подхвачен и эхом понесся по коридору.

Она вошла – бледная, высоко подняв голову, – и, не глядя ни вправо, ни влево, подошла к месту свидетеля, поднялась на ступени и повернулась лицом к адвокату. Только раз она глянула на скамью подсудимых, но выражение ее лица трудно было понять. Кроме того, Береника ничем не показала, заметила ли она Филомену Стэнхоуп среди публики на галерее.

Ей напомнили, что теперь она находится под присягой.

– Я помню об этом! – отрезала свидетельница. – И не намерена говорить ничего, кроме истины.

– Вы являетесь последним свидетелем, которого я вызываю, чтобы подтвердить характер и качество обвиняемого. – Изящный и элегантный Рэтбоун легко вышел на середину зала и остановился на миг, улыбнувшись в сторону скамьи подсудимых. Стэнхоуп увидел в его глазах спокойный триумф, и уверенность хирурга пошатнулась, но только на миг – затем он ответил адвокату улыбкой.

– Леди Росс-Гилберт! – Оливер поглядел прямо на свидетельницу. – Вы достаточно давно и усердно помогаете совету попечителей госпиталя. Были ли вы знакомы с сэром Гербертом в течение всего этого времени?

– Естественно.

– Ваше знакомство являлось чисто деловым, или вы знали его в той же мере и лично?

– Лично я знала его очень поверхностно. Он не очень хорошо смотрится в обществе. Полагаю, потому, что слишком занят своим делом.

– Мы слышали об этом, – согласился защитник. – Насколько мне известно, как попечительница, вы, в частности, обязаны следить за тем, чтобы поведение сестер, работающих в госпитале, было безупречным.

Харди нетерпеливо вздохнул. Один из присяжных возвел к небу глаза и закрыл их.

– Это совершенно невозможное дело, – пренебрежительно бросила Береника. – От них можно добиться лишь терпимого поведения на работе.

В комнате зашевелились. Заскучавший присяжный вновь открыл глаза.

Судья подался вперед.

– Мистер Рэтбоун, вы вновь обращаетесь к тем же вопросам, которые мы уже изучили. Если у вас есть другие вопросы, переходите к ним!

– Да, милорд. Приношу суду свои извинения, – не стал спорить адвокат. – Леди Росс-Гилберт, во время всей вашей работы с сестрами случалось ли вам слышать от них жалобы на сэра Герберта?

– Нет, кажется, я это уже говорила. – Свидетельница нахмурилась, начиная проявлять беспокойство.

– Как вы полагаете, его отношения с женщинами всегда были строго профессиональными?

– Да.

– Безо всякого упрека? – настаивал Оливер.

– Ну… – На лице леди появилось удивленное выражение, сменившееся пониманием.

Харди нахмурился, глядя на нее.

Уверенность сидевшего на скамье обвиняемого явно пошатнулась.

– Так было такое или нет, леди Росс-Гилберт? – настойчиво спросил Рэтбоун.

– Все зависит от того, как понимать мораль, – ответила Береника, ни разу не взглянув в сторону Монка и мисс Лэттерли, сидевших среди публики.

Теперь все вокруг слушали ее, стараясь не пропустить ни слова.

– И в каких же категориях морали вы затрудняетесь ответить на этот вопрос? – спросил судья, поворачиваясь к ней лицом. – Помните, что вы дали присягу, мэм.

Оливер сделал последнюю попытку спасти свою репутацию.

– Вы хотите сказать, что у него была с кем-то интрижка, леди Росс-Гилберт? – предположил он, изображая недоверие.

Кто-то на галерее закашлялся, и его мгновенно заставили примолкнуть.

– Нет, – покачала головой дама.

– Так что же вы имеете в виду? – Харди не смог скрыть своего смятения. – Прошу вас, поясните, пожалуйста!

В зале наступило полное молчание. Все лица были обращены к свидетельнице. Защитник не стал вмешиваться: другой подобной возможности ему могло больше не представиться.

И все же Береника колебалась.

Подсудимый нагнулся вперед с напряженным лицом, в чертах которого впервые действительно проступил страх.

– Способны ли вы обвинить сэра Герберта в каких-либо нарушениях морали? – Рэтбоун услышал в своем голосе деланое раздражение. – Вам придется пояснить это, мэм, или прекратить свои инсинуации!

– Я нахожусь под присягой, – проговорила леди Росс-Гилберт очень спокойно, ни на кого не глядя. – Мне известно, что он выполнял платные аборты. Я знаю это как факт, потому что сама направляла к нему клиенток.

Тишина в зале суда стала по-настоящему мертвой. Никто не двигался. Никто даже не дышал.

Оливер не смел смотреть в сторону скамьи подсудимых. Он вновь изобразил на лице неверие:

– Что?!

– Я, и именно я, направляла к нему женщин, нуждающихся в помощи, – повторила свидетельница свои слова медленно и очень четко. – Полагаю, что вы сочтете меня аморальной. Можно спорить с этим, но я делала это из милосердия, не за плату… – Слова ее повисли в воздухе.

Харди уставился на Беренику.

– Это весьма серьезное обвинение, леди Росс-Гилберт. Осознаете ли вы в полной мере значение собственных слов?

– Полагаю, что да.

– И все же, оказавшись на месте свидетеля обвинения, вы ничего не сказали об этом?

– Меня никто не спрашивал.

Глаза судьи сузились.

– Вы хотите уверить нас, мэм, в собственной наивности, в том, что не представляете себе важность подобного свидетельства?

– Факт этот казался мне не слишком относящимся к делу, – ответила леди чуть дрогнувшим голосом. – Обвинение настаивало, что сестра Бэрримор пыталась заставить сэра Герберта жениться на ней. Я знаю, что это абсурд. Ее совершенно не интересовали любовные интрижки. И он тоже не стал бы вести себя подобным образом: я знала это тогда, знаю и теперь.

Посерев лицом, Стэнхоуп в отчаянии глядел на адвоката со скамьи подсудимых.

Харди прикусил губу.

Ловат-Смит переводил взгляд с судьи на Беренику, а потом на Оливера. Он еще не вполне отчетливо понимал, что происходит.

Рэтбоун стиснул кулаки так, что ногти впились в его плоть. Дело складывалось не так. Недостаточно обвинить сэра Герберта в выполнении абортов. Он виновен в убийстве! Однако дважды за одно дело не судят.

Защитник шагнул вперед на пару шагов:

– Итак, вы не можете даже на мгновение предположить, что Пруденс Бэрримор знала об этом и намеревалась шантажировать сэра Герберта? Вы не можете утверждать этого, не так ли? – Это был вызов, жесткий и суровый.

Ловат-Смит чуть приподнялся на ноги в смятении: