Егерь. Последний билет в рай. Котенок - Александр Быченин

– Она сказала, что мощности мало, – ухмыльнулся Миша.

Согласен, отмазка странная. Встроенный аналог бил чуть ли не на сотню километров. С учетом местности (напоминаю: тысячи островов разных размеров, разделенных узкими проливами) дальности действия хватало за глаза.

– Это она тебя просто шокировать не хотела. Мне она вообще сказала, что на катере дисплей тусклый и глаза все время напрягать приходится.

Кульман недоверчиво хмыкнул.

– Открою тебе страшную тайну, – заговорщически понизил голос я, – она просто в рубке торчать не хочет. В ней же толком не позагораешь, крыша хоть и прозрачная, но поляризованная.

– Ой вей! – изумился Миша такой женской коварности. – А на терминал ручной вывести данные не судьба?

– Так это ж напрягаться надо!

Прикинув трудозатраты (выяснить, что «эхолот» есть на складе, договориться с евреем-снабженцем, уговорить его же доставить бандуру к причалу плюс как-то обосновать необходимость всех этих действий), Кульман тихонько застонал. Рассевшийся у него на плече попугай взъерошил перья и расправил заново отросший хвост, поддержав негодующего хозяина морально.

– Таки ви, Карлуша, теперь понимаете, что такое женская логика? – Ученый скормил птицу щепоть каких-то семян, завалявшихся в кармане халата, и уселся за руль, напоследок громко посетовав: – Ой вей, а я таки хотел сделать Саре предложение! Какое счастье, что можно учиться на чужих ошибках!

Птиц перепорхнул на сиденье рядом с ученым и что-то гневно чирикнул: видимо, он с женским полом имел дело, но приятеля типа меня у него не было, и пришлось ему все прелести общения с самками прочувствовать на собственных перьях.

– Ладно, Денисов, удачно прогуляться! – уже на ходу отсалютовал мне Миша, отбросив дурашливый тон.

– Вали давай, – беззлобно отбрехался я себе под нос: электрокар упылил уже достаточно далеко, а горло драть не хотелось.

Активировав усилитель, я легко забросил кофр на плечо и пробежал по узким пластиковым сходням, перекинутым с причала на небольшой – метров десять в длину – катер обычной бело-голубой расцветки. Благодаря обтекателю из поляризованного пластика надводная его часть очертаниями больше всего напоминала тапку без задника. «Пятка»-корма играла роль палубы, под которой пряталась уютная каюта, оснащенная кухонным автоматом, а также совмещенный санузел. В «мыске» располагалась ходовая рубка, напичканная всевозможной регистрирующей аппаратурой. Спускаться сюда с палубы приходилось по крутому трапу в пять ступенек.

– Милый, ты уже все? – удивилась удобно разместившаяся в шезлонге Галя.

Она уже успела надеть – вернее, раздеться до бикини и теперь жмурилась на ласковое утреннее солнце, совсем как Петрович. Этот предатель предавался аналогичному занятию, по-хозяйски устроившись у девушки на животе.

– Ага. – Я с притворным кряхтением устроил кофр на палубе и нырнул в люк, ведущий в каюту. – Щас, переоденусь только!

Галя что-то крикнула вдогонку, но я не обратил внимания – очень уж хотелось поскорее избавиться от надоевшей егерской сбруи. В кои-то веки выпала возможность почувствовать себя человеком, а не упакованным в броню киборгом. Правда, вбитые за годы учебы и профессиональной деятельности рефлексы протестовали против наплевательского отношения к оружию, поэтому кобуру и верный «меркель» я аккуратно пристроил на вешалке. Побросав остальную экипировку на широкую низкую лежанку, я натянул шорты-гавайки веселой расцветки – ага, из тех, что в «Турист-мастере» прикупил – и выбрался из уютной полутьмы на палубу. По-утреннему свежий ветерок холодил кожу, и я зябко съежился, с завистью уставившись на кайфующую Галю. Та лениво приоткрыла правый глаз (зараза-Петрович зыркнул левым):

– Ой, Олежек, какой ты бледненький!

– Кто бы говорил, – огрызнулся я, направляясь к сходням.

Галя моментально надулась: я задел ее за живое. За прошедшие недели она так и не сумела добиться того замечательного оттенка кожи, которым щеголяли все без исключения старожилы, и на фоне подруг выглядела белой вороной. По этому поводу она очень переживала и периодически изводила меня нытьем, а я в отместку не упускал случая ее потроллить. Галя на троллинг успешно велась, чем меня только раззадоривала. Тем более что практически все перепалки заканчивались с одинаковым результатом – я затаскивал ее в постель. Собственно, еще не вечер…

Улыбнувшись фривольной мысли, я ткнул в сенсор на торце сходни, и та послушно утонула в массивной плите пирса. Чавкнули присоски причальных штанг, отлепляясь от борта, и катер оказался предоставлен самому себе. Одновременно с деактивацией швартовочной системы запустился автопилот, под кормой негромко забурлило: бортовой «мозг» врубил движки и подрабатывал винтами, удерживая катер на месте. Мне оставалось лишь вернуться в рубку и связаться с диспетчером, что я с успехом и проделал. Пока мы были в бухте, вмешательства человека нашей чудо-скорлупке не требовалось: центральный вычислитель базы с филигранной точностью вел судно, старательно огибая все мало-мальски опасные места, так что я с сознанием выполненного долга развалился в капитанском кресле, краем глаза следя за дисплеем со схемой прилегающей акватории. По ней довольно быстро ползла красная точка, символизирующая катер. До открытой воды нам предстояло тащиться еще минут пятнадцать, а уж потом придет моя очередь взять управление.

Под поляризованным блистером было темновато – мерцание сенсоров и пары дисплеев погоды не делало, к тому же успокаивающе попискивал маршрутизатор, добросовестно фиксирующий все изгибы нашей траектории, так что уже через минуту-две я начал клевать носом. Ничего удивительного, между прочим. Встали сегодня рано, а легли (опять же сегодня) поздно. В очередной раз едва не забодав пульт, я встряхнулся и окликнул Галю:

– Радость моя, ящик в порядке?

– Да что ему сделается! Лучше бы обо мне побеспокоился! – возмутилась она в ответ.

Петрович согласно мяукнул, сопроводив звук обидной картинкой: некто, отдаленно напоминающий меня, дрыхнет на диване, а устроившаяся в ногах рыжеволосая девушка ласкает по-хозяйски развалившегося у нее на коленях кота. Напарника я отбрил ответным мыслеобразом: впавшая в охоту симпатичная кошечка, застывшая в характерной позе перед Егерем, удерживающим за шкирку извивающегося от похоти котяру, и все это на фоне раскатистого гомерического хохота. Петрович снова взвыл, на этот раз обиженно, и затопал по палубе, удаляясь на корму. А нечего выпендриваться, утешитель хренов.

– Конечно, дорогая! Как твои дела, дорогая?! Солнышко не печет?

– Дурак!

Ото ж! Зато спать расхотелось.

– Кстати, а что ты такое Робинсону наплела?

– А чего? – невинным голоском пропела Галя. – Разрешил же…

– Да ничего, – пожал я плечами, хоть она этого и не видела. – Взгляд у него был странный. И намеки непонятные делал.

– А, забудь!..

– Не-не-не, выкладывай уже. А то сейчас воды зачерпну и на тебя вылью.