Феодал. Усобица - Александр Логинов

Кузьма, взявший на себя функции завхоза, накупил всякой мелочевки и продуктов. Слава богу, утром они покинули османский город, получив разрешение субаши.

До самого Синопа больше не заходили ни в один порт. Воевода убивал время игрой в кости с приятелем. Даже Ерофей не утерпел, рискнул сыграть и выиграл. За несколько часов он обыграл всех, в том числе Булата, больше с Ерошкой никто не играл.

У самого Синопа Андрей высадил посланцев на фрегат. Вострую саблю снабдили грамоткой, удостоверяющей личность новоявленного купца с Трабезона. На фрегат перегрузили тюки с шелком, которые, якобы, купец везет в Город. По согласованию сторон, фрегат и нава должны прибыть в порт раздельно и, там Андрей не должен показывать, что он и его люди знакомы с командой фрегата. Зачем это надо делать, Андрей не заморачивался.

Князя тщательно проинструктировали, как вести себя в городе и что можно говорить, а что нельзя. В Симиссо Андрей, чуть было не влип в историю, назвав владельца караван-сарая турком. Хорошо им оказался ренегат-грек, не то бы отрубили башку князю. Турки предпочитали себя называть османами, а слово турок для них равносильно смертельному оскорблению. Примерно, как мингрел в устах итальянцев — синоним дурака, в Кафе часто можно слышать от хозяина, ругающего слугу: «Ты мингрел!», — когда хотят сказать кому-нибудь: «Ты дурак!».[101]

Город имел две гавани: северную и южную, шкипер вел наву в южную гавань, где, собственно, и находился сам порт. Процедура с таможней вновь повторилась, вот только заплатил воевода, представившийся купцом и собственником судна чуть меньше. В Симиссо головное с них взяли по максимуму, а в Синопе заплатили вдвое меньше. Нет, расценки остались прежние, просто Булат с Лукой опять хитрили, на судне осталось минимум матросов (остальных сплавили на фрегат) и собственно шкипер, Андрей, Данила, Кузьма, баронет, Кабан и Лука с Третьяком. Все остальные спрятались в пустых бочках. Кузьма (про себя ругаясь — только профилактику сделали) загодя насверлил мелких дырочек в бочках и запечатал их, наставив пломбы. Пленных турецких пиратов спрятали также в бочках, предварительно пленников крепко связав и заткнув им рты кляпом.

— Ничего, не задохнуться, а помрут — не велика потеря, — с этими словами Кузьма стал запечатывать бочки.

Кузьма, вообще добрый человек, но иноверцев недолюбливал. Среди пиратов попался один с Руси, вернее с Нижнего Новгорода. Так, Кузьма сразу его вычислил по отсутствию нательного креста. Пират клялся божился, что он православный, но спущенные портки изобличили несчастного.

— Собаке — собачья смерть, — Кузьма тогда вспорол живот бедалаге и выкинул тело за борт. А потом еще выговаривал воеводе, что тот просмотрел отступника веры.

Андрей, тогда, страшно удивился поступку Кузьмы, на Руси с пониманием относились к тем, кто предавал веру отцов. В смысле, живота их за это не лишали. Но у новгородца были свои причины ненавидеть ренегатов, и князь к ним относился уважительно. Формулу «око — за око, зуб — за зуб» никто не отменял, хоть и православный мы народ. Еще Невский сказал, что кто с мечом к нам придет, тот и огребет по самые помидоры, этим самым мечом. Правильные слова, верные.

Чиновник собрав серебро остался торчать на корабле, дожидаясь, когда бочки с солью выгрузят на берег. Торговать с борта корабля — запрещено. И вообще, три дня никакой торговли. Пока наместник султана не купит товар, если, конечно, решит купить. По фиксированной цене, разумеется, а это значит, значительно ниже рыночной.

C возлюбленной Луки Фомича обошлись беспардонно. На девушку накинули накидку, укрыв ее с головой и в таком виде перевезли на пристань. Там, воевода подсуетился, нашел крытый паланкин, куда запихали итальянку.

Андрей глазел по сторонам, восторгаясь мощными укреплениями города. Со стороны моря Синоп защищали громадные стены с башнями. Массивные, обитые железом ворота в портовой башне оказались открытыми настежь, одинокий ясаул[102]дремал на солнцепеке, лишь мытник собирал пошлину за вход в город.

Улицы города вымощены камнем, пока шли до нужного караван-сарая, Андрей только успевал вертеть головой восторгаясь чудесами. Римские акведуки создавали впечатление, что он попал в седую древность, вот только жители вместо тог носили красные кафтаны, халаты, длиннополые рубахи и все обязательно в чалмах. Центральные улицы — чистые, нигде нет никакого мусора, видно с порядком в городе строго, зато, когда они свернули на боковую улочку, то чуть было не задохнулись от миазмов — здесь начинался квартал бедноты. Пришлось возвращаться назад, дурной запах — еще полбеды, а вот нечистоты прямо на улице с мириадами мух отбили желание продолжать движение. Пришлось возвращаться назад, ругая проводника, решившего сократить дорогу.

Повсюду читались свидетельство римского владычества. Изредка попадались дома, стены которых еще видели ровный строй марширующих легионеров, но в большинстве своем, постройки современные. Вот только камни на строительство шли от старых домов. Иногда на камнях можно было прочитать латинский или греческий текст. Ванька переводил по просьбе Андрея, всем было интересно. Вот, например, эта надпись, выбитая на мраморной плите, вмурованной в стену гласила, что это надгробие почтенной матроны скончавшейся лет четыреста назад. А другая надпись в стене, дома напротив, сообщала о победе над врагом.

И так везде. Правда дома в центральных кварталах — все крытые черепицей и высокие — в два и три этажа. И повсюду — шумное многоголосие, особенно, когда их путь пролегал мимо бедестана — крытого, каменного сооружения, с внутренним двориком занимавшего огромную площадь. Проводник, молодой раб с Татарии, арендованный в порту у местного предпринимателя сроком на три дня с гордостью сообщил, что этот бедестан[103]насчитывает ровно сто лавок. Но он не единственный в городе, есть рыбный рынок: крытый и под открытым небом, овощной, мясной, обувной и другие. Есть малые бедестаны на двадцать шесть лавок с обувью, мастерскими и т. д.

Рядом с базаром, и находился нужный им постоялый двор — небольшой, всего-то на двадцать шесть очагов, но тоже каменный и крытый не черепицей, как соседний, а свинцовыми листами. Круто, в Новгороде, Андрей видел подобное, только там была церковь и говорят, что мастеров выписывали из немцев, своих не нашлось.

— Для гостей приготовлена баня (когда успели?) — вещал сухопарый татарин в дорогом парчовом халате и странных башмаках, шитых золотом.

Воистину, татарский — язык международного общения. Правда татарин татарину рознь, некоторые племена совсем не понимают друг друга. Булат говорил, что в Дешт-Кипчаке, в царстве говорят на двенадцати языках, включая языки зихов и язык Готии. Это не считая русского.

— Есть прекрасный внутренний дворик, утопающий в зелени. Вы сами сможете увидеть! Есть фонтан с чудесными рыбками! — продолжал нахваливать свою гостиницу татарин. — А конюшня! На сто лошадей!