Феодал. Усобица - Александр Логинов

Новенькие, добротно сработанные ворота монастыря давно заперты, а пономарь уже получил благословение игумена на службу. Еще совсем не старый, широкоплечий монах с изувеченным шрамами лицом торопливо поднимался по скрипучим ступенькам на звонницу. Вскоре звуки деревянного «била»[1]оповестили монастырскую братию о службе. По прошествии небольшого промежутка времени, достаточного, чтобы дюжину раз прочитать псалом, вновь раздался густой мелодичный звон. На сей раз железного била. Услышав благовест, братия побросала все свои дела. Словно на пожар, монахи спешили на службу, но жизнь в монастыре, несмотря на урочное время, не замирает ни на секунду. Большой и широкий монастырский двор освещается ярким светом множества полыхающих костров. То и дело по двору снуют крестьяне из соседних и дальних деревень, приехавшие в монастырь засветло и оставшиеся в нем на ночь. Пищу и ночлег здесь предоставляли всем нуждающимся, а поработать на нужды братии — личное дело каждого. Тех, кто проводил время праздно, не наблюдалось, все крестьяне нашли себе дело по силам.

Огромное количество народу на монастырских землях — обычное дело. Монастыри на Руси издавна пользуются старинным правом «называть» крестьян из других земель. Это в боярских и княжеских вотчинах народу хрен да маленько, а монастырские земли буквально кишмя кишели народом.

Игнатка, невысокий крестьянин средних лет, из монастырских старожильцев, по случаю, вырядившийся в справную покрытую дорогой немецкой тканью шубу из овчины, в новеньком подбитым лисьим мехом войлочном колпаке нахлобученным на голову по самые брови, и в новеньких валенках на натруженных ногах, бодро шагал по укатанной дороге.

Выехав со двора еще рано утром, он отмахал до наступления темноты двадцать верст, до монастыря оставалось совсем не много — верст пятнадцать с хвостиком, но по темноте легко заплутать и он остановился на ночевку в деревеньке, где нашли приют еще несколько путешественников-богомольцев и большой санный обоз незнакомого ему боярина.

В тесноте, да не в обиде. Место для ночлега нашлось для всех путников. Рано утром, наскоро позавтракав кашей с квасом и расплатившись с хозяином двора парой медных монеток, Игнат поспешил в дорогу, торопясь попасть в монастырь засветло. Жалея свою лучшую лошадь, крестьянин всю дорогу шел рядом с тяжело гружеными санями, изредка разговаривая с каурой кобылой о крестьянской доле и о своем житье-бытье в последние годы. А жил Игнат хорошо, грех на судьбу жаловаться, просторная изба с двумя клетями, крепкое хозяйство: кобылка савраса лонская, да еще две кобылки: гнедая и каурая, да жеребчик вороной, корова пестрая большая, опять же — две коровы: черная и бурая, да вол бурый, да еще другой черный. Овец почитай три десятка, да порося еще есть. Большое хозяйство у Игната.

Землицы они с женой и двумя наймитами поднимали, почитай, шесть десятков четей. Имелся огородец капустный, да еще другой вполовину.

Урожай ноне был отменный, особенно уродилсь дикуша[2]и овес. Игнат посеял по весне четыре бочки овса, а собрал в десять раз больше! По осени, хитрый крестьянин продавать урожай не торопился, ждал настоящую цену, и вот время пришло, цена на овес поднялась почти в половину, и дикуша в цене ноне.

Идти было ходко, снегопада не было уже пару дней, чему Игнатка очень и очень рад. Иначе застрял бы в дороге на лишние сутки, а то и двое, а так за два дня он добрался до монастыря, где собирался продать излишки овса и три сорока бел. Младшенький сынишка подрос и теперь промышлял охотой на белку, все подспорье семье. С взрослыми охотниками пареньку не тягаться, но две дюжины бел за день парень промышлял. Белка — это те же деньги. А серебро Игнату очень нужно.

Монастырь вдруг с того ни сего потребовал от своих крестьян уплатить оброк серебром. Не весь конечно, только часть малую, но все же…. Приходилось теперь выкручиваться, продавать излишки. Странствующие торговцы серебра не имели, все больше меной занимались, а за серебром надобно ехать далеко, в город, овчинка выделки не стоила. Зато монастырь близко и, купчины монастырские[3]завсегда платят монетой.

Была у Игната еще одна причина иметь дела с братией. Собрался он заняться торговлей, для чего отдал в монастырь своего старшего сына Савку, на которого возлагал большие надежды. Обучение грамоте: счету и письму — великое дело, без хитрой науки стать купцом нереально. А среди монашеской братии много грамотных, повидавших мир монахов. Это иноки, некогда носившие в миру громкие княжеские имена, старшие или младшие дети из древних боярских родов, купцы, ушедшие на покой, просто воины на старости лет замаливавшие грехи тяжкие. Среди монахов еще можно встретить старцев, некогда рубившихся вместе с князем Дмитрием с полчищами Мамая на Куликовом поле и, удалых разбойников в свое время гульнувших по Волге, и не раз бравших на щит столицу Орды. Все они нашли тут покой и — у каждого своя дорога, свой путь к богу.

Еще для купецкого дела требуется знание чужих языков. По-татарски на Руси все мало-мало говорили, но что ты за купец, если прочих языков не знаешь! Значит, не уважаешь гостей дальних. После монахов и князей, торговые гости — самые образованные люди на Руси. Могут и с немцами пообщаться на родном для них языке, с ромеями — по-гречески, с фрягами — на их языке, а уж язык тазиков сам бог велел знать. В монастыре учили детишек абсолютно бесплатно. От дедов повелось, что образование народное возложено на церковь, за то она многие льготы имеет. Родители сами решали, давать ли монастырю что-либо за обучение своих детей, или не давать. Большинство — жертвовали, кто, чем богат: кто рыбы привезет, кто жита, кто меду. Кто победнее, те помогали братии по хозяйству. Еще мальцов, не всех конечно, но способных, обучали воинскому делу. Торговля — дело такое… порою приходится саблей размахивать не по-детски. Среди братии монастырской — много настоящих воинов.

Ветераны многих битв и сражений учат мальцов держать саблю в руках и метко стрелять из лука. Лишь прошлой весной, братия схоронила старика лишившего жизни царя ордынского и ушедшего в монастырь замаливать грех. Тогда, у еще совсем молодого московского парня рука не дрогнула. Полчища Мамая сломя голову бежали с поля брани, десяток русских воинов догнали нескольких безлошадных беглецов, среди которых оказался сам ордынский царь. Этот испуганно жавшийся за спины телохранителей монарх предлагал злато-серебро за свою жизнь, но у каждого своя война, не нужно злато простому воину, Сергейка Филатов вспомнил как на его глазах зарубил татарский даруга отца и вспомнил сгинувших в татарской неволе мать и сестричку, его рука не дрогнула, опускаясь на царскую выю и монаршая голова, хлопая ресницами, скатилась под ноги простого русского воина.