Жаркий декабрь - Александр Калмыков

Штурман легонько подтолкнул девчушку к самолету и показал на маленькие створки люка внизу фюзеляжа.

– Помнишь, я тебе рассказывал, что у нас в полку работал заводская бригада, дорабатывавшая самолеты и устанавливавшая новое оборудование? – напомнил Борис о вчерашнем разговоре. – Так вот, московские специалисты еще смонтировали на нашей «Пешке» держатели гранат. Посмотри сюда, тут находится коробка с двумя кассетами, а в каждой размещается по пять оборонительных парашютных гранат. Если я вижу, что немец зашел сзади и лег на боевой курс, мне достаточно нажать на кнопку, и из гранатомета сразу вылетает серия из десяти гранат. У них тут же открываются парашютики, а через несколько секунд срабатывают взрыватели, и Мессеру остается лишь быстренько свалить в сторону. Да и Родион ему наподдал, так что только мы фрица и видели.

Валентина восторженно внимала Борису, не отрывая от него глаз, и лишь изредка помахивая длинными ресницами. Она так бы слушала и слушала, но вдруг дежурный военфельдшер своим скрипучим голосом выдернул ее в суровую реальность и направил медсестру в амбулаторию, где Валю ждало важное задание.

После успешно проведенной разведки Козлова заработала себе репутацию настоящего аса санитарно-гигиенического обеспечения, и старший врач авиаполка совместно с главным врачом БАО решили взять ее с собой на станцию, помочь им получить медикаменты.

«Станция» за несколько дней успела расшириться. Параллельно железной дороги проложили еще один запасной путь, рядом с которым соорудили деревянные платформы и пару сарайчиков, служивших складами. Чуть дальше под укрытием деревьев были выкопаны землянки, а в глубине леса виднелись хранилища для боеприпасов.

Несмотря на светлое время суток, составы проходили один за другим, не боясь вражеской авиации, как будто недалеко базировался целый полк истребителей. Одни поезда останавливались на разгрузку, другие следовали еще дальше, вслед за отодвигающимся фронтом. От знакомого вида пыхтящего паровоза, запаха креозота и стука колес на Валю вдруг накатила волна ностальгии, как будто она всю жизнь работала машинистом в локомотивной бригаде. Если подумать, то романтика железных дорог ничуть не хуже авиационной. Тут тоже имеет место ветер дальних странствий, а опасностей и трудностей хоть отбавляй.

Проводив взглядом состав, девушка грустно вздохнула. На свете существует много хороших, интересных и почетных профессий. Можно стать учителем, или летчицей, или инженером. Аня Жмыхова, наверно, доучится на историка, если ее дядя Сева все-таки не уговорит племянницу пойти на медицинский. Как Анка рассказывала, он вообще всем своим знакомым, к кому хорошо относится, советовал переучиться на врача, уверяя, что любой человек до тридцати пять лет еще имеет шанс стать доктором, и этим шансом следует воспользоваться. Но выбор профессии и учеба, это все после победы, а пока нужно заниматься той работой, которой ты можешь помочь стране победить в этой войне. И работать медсестрой или санитаркой – выбор для девушки очень правильный. Конечно, тяжело бессменно ассистировать на операциях, перевязывать раны, а если понадобится, то, извините, и парашу выносить, но кто-то же должен все это делать. Ну а бумажная рутина и оформление документов, это далеко не самое страшное.

Самую трудную часть дела – выбить у интендантов имущество, взяли на себя врачи, а девушке осталось «всего лишь» пересчитать коробки с лекарством, заодно проверяя срок годности, и сверить списки с ведомостями. Пересчитывать и переписывать медикаменты Валентина закончила лишь к вечеру. Она отложила последний лист описи и устало потянулась, выпрямляя затекшую спину, как вдруг, услышав очередной паровозный гудок, девушка вздрогнула.

– Это мой паровоз! – одновременно радостно и удивленно воскликнула Валя, немало пораженная тем, что среди множества поездов смогла узнать «голос» своего родного локомотива.

Она тут же выскочила на улицу и побежала к приближающемуся эшелону. Выглядел ее паровоз неважно. Он весь ощетинился, наподобие дикобраза, длинными чопиками, которыми затыкали пробоины в тендерном баке, да и вмятин на нем заметно прибавилось. Видимо, фрицевским летчикам все же удалось прорваться к железной дороге.

Едва дождавшись остановки состава, Валентина запрыгнула в кабину, волнуясь, не случилось ли что с ее напарницей. Она-то, в отличие от паровоза, не железная. Ее и ранить, и убить могут. Но опасения оказались напрасны. Елена Мироновна по-прежнему стояла за реверсом, снова доведя эшелон до места назначения, несмотря на все препоны.

* * *

г. Тапа, Эстония.

Ночью майор Лютце спал плохо. В последнее время его начала одолевать бессонница, и было от чего. Жизнь стала довольно скучной и однообразной – ни тебе дальних походов, ни ночевок в лесу, ни перестрелок с партизанами, ни увлекательных расследований. Печально вздохнув, майор надел теплую куртку и отправился побродить по улицам городка, совершить ночной моцион, а заодно попугать часовых и поддержать легенду о недремлющем командире, неусыпно следящим за обстановкой.

Поразмыслив немножко, Генрих решил отправиться в сторону вокзала. От окраины, где майор оборудовал себе штаб, туда по прямой было километра полтора – вполне достаточно для прогулки, и не настолько далеко, чтобы он успел сильно замерзнуть. Однако, не успел Лютце начать свой променад, как услышал отчетливо различимый в ночной тиши гул. Он раздавался с запада, но майор занервничал, и причиной тому было не мифическое шестое чувство, а опыт и трезвый расчет. Если немецкие самолеты и шли ночью на восток, в сторону позиций красных, то свою станцию непременно обходили стороной, чтобы не попасть под дружественный огонь. Зенитчики люди нервные, стреляют по любой тени. А этот гул все нарастал и становился громче. Вот незадача, кажется, у авиации красных дошли руки и до Тапы. Неужели сейчас начнут бомбить? Хотя, вряд ли. Маленькие русские бипланы, как Лютце слышал, охотились ночью, но большие бомбардировщики в темноте не летали, разве что на разведку. Видимо и этот самолет собирается просто сфотографировать станцию, а с запада зашел, чтобы усыпить бдительность.

Догадываясь, что сейчас произойдет, майор прикрыл глаза руками, и вовремя – даже сквозь закрытые веки, прикрытые сверху перчатками, он увидел свет. А вот зенитчики, видимо, не сообразили зажмуриться, потому что оба орудия молчали.

Открыв глаза, Лютце заметил над станцией маленькую тусклую молнию горящей тормозной ленты – все, что осталось от осветительной бомбы, а еще через несколько секунд донесся раскатистый грохот. На всякий случай майор снова закрыл глаза, и вновь оказался прав – самолет сбросил вторую световую бомбу.

Наконец-то, с большим запозданием, загрохотали зенитки, непонятно куда целясь. потому что прожекторы так и не смогли нащупать цель. Русский разведчик заснял все, что хотел, и улетел домой.

Все ясно – теперь жди налета. Но это будет днем, а пока можно и нужно отдохнуть. Отдав необходимые распоряжения, Генрих завалился на лежанку в хорошо прогретом блиндаже, и с чистой совестью задремал. Правда, вскоре он проснулся от шума. Кто-то настойчиво просился к господину коменданту, но верный Бонке, взявший на себя функции адъютанта, никого не пустил.