Драконий катарсис. Изъятый - Василий Тарасенко

Вместе в горе и в радости. Сказав эти слова, я не сразу понял, что именно так говорят, заключая брак. То-то Лайсси так посмотрела на меня. Все-таки Земля и Лахлан в чем-то похожи. Разве что здесь, под этим вечно плачущим небом, такие слова произносят не только ради обещания любить и беречь перед лицом высших сил. Здесь они являются частью заклинания, связывающего два любящих сердца на уровне эмоций, усиливая их и наделяя особыми проникновенными красками…

Это покушение на мою Лайсси не выходило из головы. Еще можно понять, что пытались убить меня и Тристанию. Но зачем нагайну? Чтобы достать меня? Резонно, конечно, но не до такой степени. Если с Лайсси случится что-то настолько плохое, подозреваю, разнесу тут все в клочья, раскатаю этот городишко по камешку. Фамильная магия… Но глава рода настаивает на том, что семья ни при чем. Прямо-таки вся семья? Мой перевертыш… Мысль застопорилась, а в голове гулко толкнулась смутная пока догадка. Как там сказал великий Шерлок Холмс? Отсекаем лишнее, и то, что останется, пусть даже самое невероятное, является истиной? Твою мать! Я вскочил с кресла и нервно заходил по покоям, бросая взгляды за окно, в темноту дождливой ночи. Если я прав, то чем это нам всем грозит? Надо немедленно поговорить с Трис или капитаном Артуарой.

Назойливый шум на грани синего сознания отвлек от насущного вопроса. Я потянулся через астрал, вылавливая разговор близких мне эльфов. Вот, значит, как… И Марат тоже хорош! Хотели от меня скрыть такую важную информацию? Конспираторы! Оказывается, они зашли уже очень далеко, пока я тут бумажками развлекался! Значит, сейчас пора внести коррективы в их действия, а с утра вплотную займусь не менее важным вопросом. В отношениях с нагайной пора убрать последние препятствия. Моя змея не должна так изводить себя и грустить. А значит — и не будет.

Я спешно натянул на себя изрядно потрепанные шорты, с которыми упрямо не желал расставаться, наплевав на все аргументы придворных портных. И отправился блуждать по коридорам ночного дворца в поисках выхода наружу. Надо было спешить, пока эти гаврики не натворили глупостей. Если догадка верна, то впереди у нас всех горячее время. Горячее от свежепролитой крови. Глупо забытое прошлое всегда возвращается. Будь то государственное дело или личная пакость.

Догадка Террора о природе покушений, о том, что же кроется за этим обширным заговором, подняла мои волосы дыбом. Впрочем, прыткий моркот тут же мне их причесал, вывалив ворох претензий и всяких новых слов, среди которых иногда попадались и знакомые. Остановить возмущенный поток обвинений получилось только одним способом. Когда рот запечатывают поцелуем, любой замолчит. Ставшие огромными, черные глаза ушастика поморгали, а затем Террор отбился от моего фривольного приветствия и ошарашенно сказал:

— Фигеть…

— Ты все такой же сладкий, — протянула я, делая вид, что хочу сцапать это хвостатое чудо. Принц почти отпрыгнул, засмеялся, но тут же вернул нас в суровую реальность:

— Сейчас ждем Марата с бумагами, а потом быстренько находим Лионеля и Артуару. Если все так, как я предполагаю, у них могут случиться огромные проблемы.

Меня передернуло:

— Не дай боги! Может, сейчас и пойдешь к нашим? Раз уж в курсе всего?

Всеведение Террора оказалось для меня большим сюрпризом. Обретенная у огров сила дорогого стоила. Хорошо, хоть теперь рассказывать ничего не надо. И Террор тоже хорош — отнесся к нам, как к играющим деткам. Хотя впору самого связать и запереть в чулан для его же безопасности. Похоже, моркот пока не начал отдавать себе отчета в том, что стал очень уязвим. До соединения с Лайэссией Террор действительно был неподвластен заклятиям, да еще и регенерация словно жила в его крови. Сейчас же, как сказали маги пяти башен, принц Сердца Бездны мало чем отличается от прочих.

Словно прочитав в моих глазах желание беречь его, Террор хмуро покачал головой и сказал:

— Даже не думай препятствовать мне, Трис. Надо будет — ничто не остановит.

Я вздохнула. Вот тут он прав — достаточно отпустить на волю кошмарную силу хайверса, и все на многие сотни метров вокруг приползут к нему на коленях. Как же все-таки здорово, что в голове этого ушасто-хвостатого существа так плотно засела мысль о свободе личности. Не представляю, что было бы в противном случае.

Тревога внутри все ширилась и росла. От Лионеля пока не прилетело ни одной весточки, а Марат вообще потерялся где-то в тенях. Правда, про последнего Террор проворчал, что все в порядке, а на вопрос про Ли вообще отмахнулся:

— С капитаном ругается. Я их слышу.

Когда Марат вывалился в очередной раз из каминной тени, принц первым делом ухватил его за ухо и прорычал:

— Вот, значит, как ты мне доверяешь?

— Пап! — возмущенно вскричал наш лицедей, но Террор не дал ему развить мысль:

— С меня, по-твоему, уже песок сыплется? Если и так, то имей в виду! Мозги вправлю на раз-два! Берегут они меня… Спасители…

— Бумаги принес? — вклинилась я в семейную разборку, стараясь не заржать.

Забавное зрелище: миниатюрный моркот висит на ухе человека и отчитывает по полной программе. Террор тут же отпустил сына, уставившись на кипу документов в руках Марата. Лицедей с досадой потер саднящее после воспитательного момента ухо, всучил добычу отцу и сердито проворчал:

— Черт! Я уже и забыл, каково это, когда за уши тягают.

— Всегда могу напомнить, — сказал Террор, — обращайся, если что.

Мы с принцем разделили документы на две стопки и принялись бегло изучать. Минут десять прошло в полном молчании. Переписка Беорга оказалась нудной и типично армейской. Приказы по снабжению, распоряжения по вертикали, обращения в разные канцелярии — скукотища смертная. Маршал Бенелюкс Оргиналлэ отлично маскировал амбиции маской туповатого служаки, способного лишь размахивать шпагой и болеть за своих «орлов»-подчиненных. Похоже, ничего мы тут не найдем. Я раздраженно швырнула бумаги на нол, отчего они разлетелись по всему кабинету, и сказала:

— Ни одной ниточки к тем, кто отдает ему приказы…

— А вот у меня что-то есть, — сдавленно проговорил Террор, пристально глядя в какой-то документ. Дочитав, он отдал его мне.

Нехорошие предчувствия скребнули сердце, и я принялась изучать послание. Это был листок тростниковой бумаги орочьей выделки, на котором твердой, уверенной рукой кто-то вывел несколько строк, не оставляющих сомнений в истинности наших самых худших предположений. Почерк я узнала сразу — тот же самый, что и в короткой записке с приказом Беоргу. Но теперь стало все окончательно понятно.