Моя жизнь. Южный полюс - Руаль Амундсен

Обратно путь шел под уклон и отнял немного времени. И вот уже мы докладываем своим товарищам, что на завтра перспективы благоприятные. Хассель успел измерить высоту горы Нильсена, у него получилось 4550 метров над уровнем моря.

Отлично помню, как мы в тот вечер любовались изумительной картиной. Нам казалось, что воздух чист и мы видим все, что только может охватить наш взор. И как же мы были поражены, когда на обратном пути с полюса увидели совсем иной ландшафт. Если бы не гора Хельмера Хансена, мы могли бы подумать, что заблудились.

В этих краях воздух способен на всякие козни. Хотя он нам в тот вечер представлялся абсолютно прозрачным, на самом деле, как мы потом убедились, видимость была далеко не лучшая. Так что надо быть чрезвычайно осторожным, судя о том, что ты видишь и чего не видишь. Чаще всего оказывалось, что полярные путешественники видели больше, чем есть на самом деле. Что до нас, то если бы мы нанесли на карту этот участок таким, каким видели его в тот раз, были бы пропущены обширные горные массивы.

Ночью подул сильный зюйд-ост. Растяжки гудели; хорошо, что колья выдержали. Утром, когда мы завтракали, еще дуло так, что мы были готовы повременить с выходом. Но тут ветер вдруг стих настолько, что все наши сомнения развеялись. Правда, зюйд-ост успел натворить дел! Великолепный снег, благодаря которому вчера идти на лыжах было сплошным удовольствием, во многих местах смело, обнажился твердый лед.

Было над чем призадуматься. Кошки, которые мы оставили на «Бойне», так и плясали у меня перед глазами, так и дразнили. Будет здорово, если придется возвращаться за ними! Но вот вещи собраны, можно идти. Вчерашний след был ненадежным – то пропадет на гладком льду, то опять покажется на сугробе, устоявшем после бури. Каюрам было очень тяжело. Трудно управлять санями на покатом льду. Они то и дело разворачивались поперек; гляди в оба, чтобы не опрокинулись. Упаси Бог, ибо тонкие провиантные ящики не выдержат ударов о лед. К тому же ставить сани правильно было так трудно, что одно это вынуждало каюров быть крайне осторожными. В этот день сани прошли серьезное испытание на многочисленных неровностях. Это чудо, что они не сломались, чудо – и показатель отличной работы Бьоланда.

Такого хаоса мы еще не встречали на леднике. Мы с Хасселем, как обычно, шли в связке впереди. До вчерашнего вала добрались относительно легко. Всегда легче идти, если знаешь маршрут. Дальше стало хуже, кое-где мы подолгу искали путь в разных направлениях. Не раз приходилось орудовать топором, срубая препятствия. В одном месте мы совсем приуныли. Сплошные провалы и торосы, высокие и крутые, как горы.

Мы все облазили в поисках перехода. И наконец нашли один, если только его можно называть переходом, – мостик был до того узкий, что только-только саням пройти, а по бокам – чудовищные провалы. Это было все равно что идти по канату через Ниагару. Хорошо, что никто из нас не страдал головокружением и что собаки не понимали, чем грозит им малейший неверный шаг.

За мостиком начался уклон, наш путь пролегал в ложбине между двумя высокими валами. Ложбина была длинная и шла прямо на запад – хорошая проверка терпения. Несколько раз мы пробовали повернуть на юг и перевалить через складку. Тщетно. Влезть еще можно, а вот спуститься по той стороне нельзя. Оставалось только следовать естественному направлению долинки и ждать, когда откроется выход к югу.

Особенно тяжело дался этот участок каюрам. Не довольствуясь разведкой, которую проводили мы с Хасселем, они сами поднимались на гребень – лишь для того, чтобы покориться прихоти природы и последовать за нами. Да и то не обходилось без препятствий. То и дело путь нам пересекали большие и малые трещины.

Вал, или гребень, на который мы взобрались под конец, производил внушительное впечатление. Крутыми уступами спадал он на восток, достигая здесь в высоту 30 метров. Западный, плавный скат был вполне доступным.

Для лучшего обзора мы поднялись на восточную, самую высокую часть гребня. И сразу подтвердилась наша вчерашняя догадка. Гребень, на который мы смотрели накануне, надеясь, что после него все будет легче, уходил в сторону. А то, что открылось за ним, заставило сердце радостно екнуть. Неужели эта сплошная белая равнина – реальность? Или это обман зрения? Время покажет.

Мы с Хасселем пошли дальше, остальные – за нами. На пути к равнине нам еще предстояло взять немало препятствий, но они не шли в сравнение с теми головоломными переходами, которые мы уже преодолели.

Мы облегченно вздохнули, выйдя на заманчивую равнину. Она оказалась не очень обширной, да и мы не были так уж требовательны после нескольких дней движения среди трещин. Правда, на юге еще виднелись вздыбленные гребни, но их разделяли большие просветы с гладкой поверхностью. Впервые с тех пор, как мы вступили на «Чертов ледник», можно было километр за километром выдерживать курс строго на юг. Действительность подтвердила, что дальше идет другой рельеф. На сей раз обошлось без подвохов. Нет, это была не сплошная ровная гладь – до этого еще было далеко, – но мы могли подолгу идти своим курсом. Широкие трещины попадались все реже, и они были настолько заполнены снегом, что мы пересекали их без больших обходов.

Люди и собаки сразу приободрились, мы быстро продвигались на юг. И чем дальше, тем лучше путь. Вдали вздымались к небу могучие куполовидные образования. Они обозначали южный рубеж широких трещин и знаменовали переход к третьей фазе ледника. Взбираться на эти высокие, скользкие купола, преграждавшие нам путь, было серьезной проблемой. С них открывался хороший обзор. Поверхность здесь заметно отличалась от поверхности района, расположенного к северу от куполов. Трещины – совсем закрытые, можно пересекать в любом месте. Особое внимание привлекало множество небольших стоговидных образований. Большие участки ледника были обнажены и сверкали голым льдом. Было очевидно, что все эти особенности ледника определяются его ложем. На первом участке, где был такой беспокойный рельеф, видимо, близко залегали коренные породы. Чем дальше от скалы, тем ровнее становилась поверхность ледника. На участке со стоговидными образованиями складки не привели к заметным нарушениям, были только вспучивания тут и там. Нам скоро довелось узнать, как образовались эти стога и что у них внутри.

Кончились долгие обходы и крюки, и двигаться через плато стало сплошным удовольствием. Только самые крупные стога заставляли нас сворачивать в сторону. В остальном же мы выдерживали курс. Обширные бесснежные участки, встречавшиеся нам то и дело, изобиловали трещинами, но трещины были совсем узкие, всего с полдюйма.

В тот вечер нам было нелегко подобрать площадку для лагеря. Всюду одинаково твердо. Так и пришлось ставить палатку на голом льду. К счастью для наших колышков, лед был не прозрачный, а молочно-белый, и не стальной твердости. Топор довольно легко вогнал колья в лед.

Хассель, как обычно, отправился с кастрюлей за снегом. Он всегда нарезал его специально сделанным для этого большим ножом, но в этот вечер вооружился топором, радуясь обилию великолепного материала. Ему не пришлось далеко идти. У самой палатки, на расстоянии меньше метра от входа, стоял чудесный небольшой стог. Как раз то, что надо. Хассель поднял топор и ударил им со всего плеча. Топор легко ушел в снег по самую рукоятку. Стог оказался полым. Хассель вынул топор, корка рассыпалась, и стало слышно, как комья снега летят в темный провал… Итак, меньше чем в метре от палатки у нас удобный вход в погреб. Хассель явно упивался своим открытием.