Честь – никому! Том 1. Багровый снег - Елена Семенова

Надежда Романовна дрожащими руками развернула свёрток, поднесла к губам побуревшую тетрадь, задрожала всем телом и отчаянно, захлёбываясь, зарыдала. Люба бросилась к матери, обняла её. Каменное её лицо исказилось судорогой, из глаз потекли слёзы. Так не привыкла плакать эта молодая женщина, что теперь её всхлипы напоминали что-то вроде лая, сдавленного, хриплого.

– Простите меня… – тихо сказал Вигель и, поклонившись, ушёл, оставив двух сломленных горем женщин, рыдающих в объятиях друг друга. Ему предстояло навестить ещё один, пока неведомый адрес.

Николай убыстрял шаг, ища нужный дом. Среди вещей убитого Мити Рассольникова он обнаружил фотокарточку молодой женщины с выразительными чертами южного лица, на обратной стороне была надпись: «В случае моей смерти вернуть Полине» и адрес, по которому, как следовало, жила данная особа. Проплутав какое-то время, Вигель, наконец, отыскал указанный дом и, поднявшись по тёмной лестнице на третий этаж, постучал в дверь. Та открылась немедленно, словно хозяйка ждала кого-то. Широкий шёлковый халат китайского покроя, собранные сзади густые волосы, заколотые длинной китайской заколкой, красивый горбоносый профиль, в изящной руке мундштук с недокуренной сигаретой – странная женщина, что общего у неё могло быть с Митей?..

– Вы Полина?

– Проходите… – низкий, но приятный, бархатистый голос. – Кофе хотите? Еды у меня нет, а кофе ещё остался…

Странная женщина! Не спросила ни имени, ни причины визита. Комната бедная, мебель – в чехлах, на одной из стен – большой веер, на столе стопа книг, печатная машинка и… фотография Мити.

– Благодарю вас, но кофе я не хочу. Разрешите представиться: капитан Вигель.

– Я вижу, что капитан. А имя-отчество?

– Николай Петрович. Прошу извинить за внезапный визит, но я должен передать вам вот это, – Вигель протянул Полине её фотокарточку. Она долго держала её в руках, потом проронила: – Значит, его больше нет…

– Так точно. Дмитрий Рассольников погиб в бою.

– Где это случилось?

– Под станицей Кореновской.

Полина поднялась с низкого дивана, на котором сидела, подошла к столу и поставила фотографию рядом с карточкой Мити. Указав на неё, она вдруг сказала:

– Знаете откуда у меня этот снимок? Я его украла… Украла у его товарища, сёстрам которого давала уроки… Чтобы хоть что-то осталось, чтобы не забыть его лица… Скажите, он ничего вам не говорил обо мне? Не просил предать?

– Никак нет.

– Даже не просил передать… – Полина вздохнула. – И правильно… Я же сама, сама отказала ему, сама толкнула на этот путь… Я перед ним виновата. Если бы я повела себя иначе, он мог бы быть жив…

– Разве он делал вам предложение? – удивлённо спросил Вигель.

– Вам это тоже кажется сумасшествием? Безусый юноша, почти мальчик и я… такая… Я любила его, господин капитан. Может быть, в целом свете его только одного и любила. Но я не могла быть с ним… Нет, предрассудки ещё можно было бы забыть, не обращать на них внимания… Но я скоро умру. Я не хотела стать ему обузой…

– Почему вы думаете…

– Я не думаю. Я знаю. Мой отец был врач. Я тоже неплохо разбираюсь в медицине. И ошибиться я не могу. Мне осталось от силы года два… И я счастлива, что это так. Потому что я устала от всего и от всех… Так кофе вы не хотите?

– Нет, я не люблю кофе.

– А я не могу без него жить. Без пищи могу, а без кофе – нет…

– Простите, Полина, но мне нужно идти.

– Понимаю… Но обождите ещё несколько минут! Я вас спросить хочу. Я вашего совета хочу спросить… – Полина облокотилась ладонями о стол и воззрилась на Николая. В полумраке комнаты лицо женщины, стоявшей спиной к окну, было почти неразличимо, и лишь сухо поблёскивали зеленоватые глаза. – Скажите мне, господин Вигель, что мне делать теперь? На что мне истратить последние годы моей треклятой жизни? Если бы не эта болезнь, я бы сейчас уже напилась какой-нибудь отравы, но для меня это было бы слишком легко… Но просто медленно угасать без всякой пользы – это же отвратительно! У меня два варианта есть, милый Николай Петрович. Или в монастырь пойти, спасением своей окаянной души хоть напоследок заняться, или же в Москву податься и там убить одного из этих… Из главарей! Ленина, Троцкого или ещё кого-нибудь! У меня рука не дрогнет… У меня учителя хорошие были… Только они за царскими сановниками охотились, а у меня дичь другая! Так что вы мне посоветуете, капитан, душу спасать или выродка укокошить? Что, по-вашему, нужнее и правильнее?

Вигель не знал, что ответить. Он был потрясён словами этой странной женщины. Такие, должно быть, бросали бомбы и стреляли в министров и губернаторов… Такими были Перовская и Засулич. А ведь она, как и те, уже всё для себя решила, но спрашивает зачем-то постороннего человека, ища поддержки своему намерению.

– Не знаю, что вам сказать, Полина. До главарей вы вряд ли доберётесь, а только зазря погубите себя. А перед смертью… лучше думать о душе.

– Вы так думаете? О душе думать надо, но только если есть это обетованное бессмертие! Если Бог есть! А если его нет? Если там – ничего нет? Тогда зазря погубить последние месяцы жизни? Сами-то вы в Бога веруете? Веруете?! – с каким-то отчаянием в голосе спросила Полина.

– Я… не знаю… – сдавленно откликнулся Николай. – Ещё месяц назад верил, а сейчас не знаю…

– А я ещё совсем недавно не верила вовсе. А теперь – не знаю! А если нет Бога? Тогда только и остаётся что убить кого-нибудь… Хоть какая-то, чёрт побери, польза! Самой сгинуть, но утащить следом какую-нибудь гадину, чтобы на земле чище стало! Убить гадину – дело благое, вот что. А грехов моих мне всё равно не отмолить… Я не знаю, есть ли Бог… У меня на земле не осталось человека, которого бы я любила. Зато я знаю очень хорошо, кого ненавижу. Значит, так тому и быть! Даже если мне суждено погубить душу и гореть в аду за то, что я совершу, но я не остановлюсь, я доберусь хотя бы до одного из них, потому что мне терять нечего! – голос Полины сорвался, она помолчала несколько мгновений, собираясь с духом, а затем сказала спокойно: – Что ж, господин капитан, если кофе вы не любите, то не смею вас больше задерживать. Спасибо, что пришли и рассказали мне о Мите. Прощайте!

– Честь имею!

Вигель был рад покинуть этот дом, эту полубезумную женщину, томимую той же страстью, что и он. Гнетёт её гордую душу непролитая кровь и сиротство, и не находит она места себе, и сражается мучительно со своим бесом – и кто-то одолеет? Вот, она – самая страшная брань из всех, брань с собственном бесом, брань в собственной расколотой душе. Эта брань идёт теперь в нём, опустошая, изводя, испепеляя… Не от Полины стремился как можно скорее уйти Николай, но от самого себя, от своего беса, которого так явственно узнал он в ней, узнал и устрашился великого страдания, которому тот, безжалостный и изворотливый, обрёк несчастную умирающую женщину.

Последним пунктом печального маршрута был Новочеркасск, где ещё одна женщина осуждена была не дождаться дорогого сердцу человека, и услышать горькую весть из уст Николая…