Сага об Элрике Мелнибонэйском - Майкл Муркок

Бастэйбл производил впечатление бывалого солдата. Когда я закончил переодеваться и возвратился к своим спутникам, он как раз изучал карту.

— Ну и страна! Каждый городишко в округе начинается с «Г»! — пожаловался он, качая головой. — Я в них совсем запутался. Кажется, нам надо было свернуть направо у Гольцминдена. Или у Гекстера. В общем, мы проскочили поворот и благополучно проехали половину пути до Гамма. Скоро рассветет, и до рассвета я хотел бы где-нибудь укрыть машину. У нас есть друзья в Детмольде и в Лемго. Думаю, до Лемго мы как раз успеем добраться…

— Вы собираетесь вывезти меня из страны? — спросил я. — Другого выхода нет?

— Посмотрим, — задумчиво проговорил Бастэйбл, продолжая покачивать головой. — Я надеялся за ночь добраться до места. Тогда все было бы иначе. Хотя… если мы-таки доберемся до Лемго, у нас еще останется шанс опередить Гейнора. Клостерхейм, вероятно, догадается, куда мы направляемся, но я сознательно выбирал дороги, которыми пользуются редко. Ладно, будем считать, что пока все в порядке. В Лемго мы отдохнем, а завтра вечером двинемся дальше.

В машине я задремал и проснулся, уже когда «дузенберг» запрыгал на выбоинах и ухабах очередного проселка. Бастэйбл вел автомобиль уверенно, но объезжать ухабы не старался — тем паче что это все равно было невозможно, поскольку вся дорога состояла из ухабов. Над горизонтом показался верхний край солнечного диска — и тут моему взору открылся чудесный пейзаж со множеством островерхих черепичных крыш и печных труб. По сравнению с этим городом Бек выглядел шедевром стиля «модерн». Мы словно попали в иллюстрацию к детской сказке, в мир Гензеля и Гретель, вторглись в средневековую фантазию на нашем огромном железном скакуне.

Городок, естественно, оказался тем самым Лемго, о котором упоминал Бастэйбл. Несмотря на всю свою живописность, можно даже сказать, сказочность, он имел весьма мрачную, изобилующую ужасными событиями историю. Я бывал здесь прежде, заезжал на уик-энд, но долго не задерживался — меня угнетали толпы сновавших по городу туристов.

Насколько я себе представлял, наш путь от Заксенбурга до Лемго, если нанести его на карту, был весьма причудливым; погоня, если таковую организовали, вполне могла сбиться со следа. Спрашивать и уточнять я не стал. Во-первых, я понимал, что у Общества Белой Розы есть свои секреты, которыми оно наверняка делится не слишком охотно, а во-вторых, силы мои были на исходе, и я просто тихо радовался тому, что наконец очутился на свободе, вырвался из лагерного кошмара.

Чем Лемго привлек моих освободителей? Для меня этот городок олицетворял немецкую эксцентричность. Город-крепость, член Ганзейского союза, когда-то он обладал значительным могуществом, но теперь превратился в захудалый провинциальный городишко, протекторат герцогов Липпе, с которыми мы, фон Беки, состояли в дальнем родстве. Городские улицы смахивали на театральные декорации: каждый дом старался превзойти соседние вычурностью фасада, на котором одни вырезали фантастических животных и разнообразных демонов, другие писали цитаты из Библии и строки из Гете, а третьи рисовали рыцарские гербы и картины мистического содержания.

Барельеф на доме бургомистра изображал льва, нападающего на женщину с ребенком; двое мужчин тщетно пытались отогнать зверя. Дом, известный под прозвищем Старый Лемго, украшали цветочные узоры всевозможных видов. Самым же экстравагантным, насколько я помнил, был Гексенбургмейстерхаус — дом предводителя шабашей на Брейтерштрассе, построенный в шестнадцатом веке. Я углядел его, когда наша машина проезжала по сонным улицам. Массивный фасад возносился к нише под коньком, в этой нише стоял Христос и держал в руках земной шар, а у его ног расположились Адам и Ева, словно заглядывавшие в слуховое окно. Весь фасад украшала изысканная деревянная резьба. Настоящий немецкий дом — немецкий, прежде всего, по духу. Его красотой можно было восторгаться бесконечно, однако восторг умеряла кровавая история этого дома. Свое имя он получил от знаменитого инквизитора, бургомистра Ротманна, который в 1667 году сжег в Лемго сразу двадцать пять ведьм. Тот век выдался урожайным на казни. Предшественник Ротманна, к примеру, сжигал не только женщин, но и мужчин, в том числе пастора церкви святого Николаев; прочих священников изгнали из города или они бежали сами. Кажется, на Нойештрассе стоит дом палача, с благочестивым девизом над входной дверью. Этот палач неплохо поживился на казнях ведьм… Я не мог отделаться от мысли, что Лемго в каком-то смысле является символом Новой Германии, с ее сентиментальностью, с ее легендаризацией истории и жгучей ненавистью ко всем, кто осмеливался усомниться в достоверности этой истории. До 1933 года Лемго вовсе не казался мне зловещим, однако то, что совсем недавно выглядело невинной ностальгией, ныне превратилось в извращенный, гибельный романтизм.

Бастэйбл свернул под арку, миновал двойные ворота и въехал в гараж. Створки гаражных ворот тут же закрылись: нас явно ждали. Зажглась масляная лампа, и я увидел улыбающегося герра Эля. Он хотел было обнять меня, но я жестом попросил его не делать этого. Конечно, клинок напитал меня энергией, но переломанные кости не успели срастись, да и синяки не зажили.

Мы пересекли маленький прямоугольный двор и остановились у старинной массивной двери с такой низкой притолокой, что мне пришлось согнуться едва ли не вдвое, чтобы пройти внутрь. За дверью обнаружилось уютное помещение, в котором самый воздух, казалось, исцелял и внушал покой. Герр Эль попросил разрешения осмотреть мои увечья. Я не стал отнекиваться, и мы перешли в комнатушку рядом с кухней. Там была развернута полевая операционная. Похоже, герр Эль был врачом Общества. Я представил, как он вот здесь обрабатывает пулевые раны… Тем временем он приступил к осмотру.

— Видно, что били профессионалы, — сказал он. — Знали, что делали, сволочи. Били так, чтобы человека хватило надолго. Надо признать, дорогой граф, что вы, несмотря на побои, в очень даже приличном состоянии. По-видимому, тренировки с мечом изрядно вас закалили. Думаю, вы быстро поправитесь. Но люди, которые вас били, — уж извините мои слова, — были настоящими умельцами.

— Что ж, — хмуро отозвался я, — теперь они делятся своими умениями с другими грешниками в аду.

Герр Эль тяжело вздохнул. Он обработал мои раны, перевязал те из них, которые еще кровоточили. Да, у него без сомнения имелась медицинская подготовка.

— Чем мог, тем помог. Вам, конечно, хорошо бы отдохнуть, но боюсь, на отдых времени не будет.

Вы знаете, как обстоят дела и что, собственно, происходит?

— Полагаю, что меня переправят в безопасное место по тайному подземному коридору, — ответил я.

Он усмехнулся. Усмешка вышла кривоватой.

— Если повезет.

Потом он попросил меня рассказать, что случилось в лагере. Когда я упомянул о том, что мной словно овладел кровожадный демон, он сочувственно положил ладонь мне на плечо. Но причину моего одержания не открыл — видимо, не знал или не хотел говорить.

Герр Эль дал мне снотворного, и я заснул. Сон мой, насколько могу судить, был глубоким и спокойным; проснулся же я оттого, что девушка легонько тронула меня за плечо, окликнула по имени и сказала, что пора вставать, иначе еда остынет. Голос ее был немного напряженным, и я мгновенно поднялся. Горячий душ, ветчина, яйца вкрутую, бутерброды… Я вдруг вспомнил, сколь вкусна может быть самая простая еда. Перекусив, мы прошли в гараж. Бастэйбл уже сидел за рулем, девушка пристроилась рядом. Стрелы она сложила в корзину, а лук обернула тканью, так что теперь он походил на посох. В первый миг я даже слегка испугался: она так умело загримировалась, что выглядела сущей старухой. На Бастэйбле был мундир вроде эсэсовского, я же вновь облачился в свой охотничий наряд и напялил шляпу, скрывавшую мои белые волосы, а красные глаза спрятал за дымчатыми очками.