Этюд в сиреневых тонах - Тиана Соланж

нему, лишь для того, чтобы он стал хозяином всего этого? — на последних словах голос все-таки подвел меня, и я буквально сипела, сдерживая слезы.

— Саша, я вовсе не это имел в виду, — устало проговорил Сокольский, прикрывая глаза, чтобы не видеть той ненависти, что сейчас пылала в моем взгляде. — Конечно, я нисколько не обвиняю тебя в том, что произошло. Более того, я поговорил с Бахтияром, жестко поговорил, и он больше не посмеет прикоснуться к тебе и пальцем, без твоего согласия….

— Когда это его останавливало? — саркастически усмехнувшись, спросила его. — Или ты теперь каждый раз станешь брать с него подпись о том, что он не причинит мне вреда?

— Не утрируй, дочь, — строго произнес отец, а я лишь отвернулась, не в силах скрыть боль во взгляде. Почему? Почему они просто не оставят меня в покое? Отец встал и приблизился ко мне, осторожно обнимая за плечи. Я попыталась вырваться, но он не отпускал. — Девочка моя, я всю жизнь только и делал, что заботился о твоем будущем. Свой бизнес я поднимал с колен много раз, и каждый раз стимулом вставать после падения был твой взгляд, полный любви и радости, когда ты встречала меня по вечерам. Стоило мне опустить руки, как я вспоминал этот взгляд, — голос отца на секунду дрогнул, а его рука, сжимавшая мое плечо, напряглась. — Я всегда хотел, чтобы ты не знала лишений и имела все, о чем может мечтать маленькая девочка. Чтобы у тебя было детство…

— Пап, все…

— Не перебивай, дослушай, птичка, — остановил мои возражения папа. — Да, я не хотел, чтобы ты увлеклась младшим Кильдеевым, мне тогда он казался… безответственным, что ли. Но потом… я заметил, как Бахтияр серьезно относится к тебе, к твоим желаниям, выполняет твои… капризы, — тут меня невольно перекосило, потому что я-то помнила, сколько мне приходилось терпеть унижений, чтобы он «выполнил» мой каприз. Взять хотя бы тот случай, когда я попросила отвезти Кристину после вечеринки в клубе. Только вряд ли папа это знал. — Не кривись, не кривись, дочь, Бахтияр очень ответственно относится ко всему, что касается тебя. Он быстро вник в дела компании и из него выйдет отличный руководитель, который поведет за собой всех. А вот я…, — папа пристально посмотрел на меня, — мне некому, кроме него, передать управление, Саша. Ведь не станет меня, все полетит к чертям… не без помощи таких, как старший Кильдеев. Его лучше держать близко, чем иметь во врагах, пойми. Ты не сможешь и дня управлять компанией без верного человека рядом.

— Но ты, папа! Ты есть! Ты еще молод, так найди себе верного человека, кроме Кильдеева, — воскликнула я, подскакивая на месте. — Управляй сам, подыскивая приемника. Да ты еще лет двадцать останешься у руля своих строек. Но, папа, я не хочу все двадцать лет тратить на чужого для меня мужчину! Не хочу отворачиваться к стенке или закрывать глаза, стоит ему прикоснуться ко мне, — я едва не кричала, пытаясь донести до отца эту простую истину. — Я ненавижу его! Ненавижу Бахтияра! Почему ты не хочешь услышать меня?! Я его ненавижу настолько, что…

— Стерпится — слюбится, Саша! — жестко произнес отец, заставив меня замереть на месте, неверяще смотря на него. В его глазах не было прежнего тепла, не было любви — лишь расчет на то, что я подчинюсь. Неожиданно, заметив мое напряжение, он попытался улыбнуться и коснуться меня, — послушай, детка…

— Не называй меня «детка», — просипела я это ненавистное слово. Такое же омерзительное, как и тот человек, который меня им называл. Я встала, сжимая кулаки. — Никогда! Никогда ты не заставишь меня выйти за него замуж, слышишь?! Я не стану его женой, не стану женой никому, кроме…

— Кроме кого, Саша? — вкрадчивым тоном переспросил папа, склоняясь к моему лицу. Я видела жесткую усмешку на его губах, холод в прежде родных глазах. И не узнавала его. — Чьей женой ты видишь себя? Того инвалида, который заморочил тебе голову? Ты жалость приняла за любовь? Что он может тебе дать, кроме пары месяцев перед собственной смертью?

Я отшатнулась, с ужасом смотря на родного человека.

— Север не инвалид, — прохрипела я. — Не смей никогда говорить о нем так! Я его люблю, слышишь?! — настал черед Сокольского отшатнуться от безумной меня. — Никто не помог мне, когда ты выкинул меня из дома и своей жизни. Никто, кроме него! Он единственный протянул мне руку помощи, защитил от подонка, за которого ты упорно стараешься меня отдать. Он спасал меня не раз, пока ты играл со своей обидой и амбициями. И это он прятал меня, когда Кильдеев угрожал мне расправой.

— Ну, теперь понятно, кто увел из-под охраны тебя, — недобро усмехнулся папа, падая в свое кресло, а затем посмотрел на мое растерянное лицо. — Чтобы ты знала, за тобой постоянно следили. Ничего не должно было произойти с тобой, а вот урок ты заслужила, дочь. И отдать тебе карту с деньгами на счету я попросил именно Арину, из моих рук ты бы ее не приняла, верно? А еще можешь сказать спасибо своему «спасителю», вернуться домой ты могла еще несколько недель назад, но он увез тебя, — развел руками Сокольский.

— Домой? — сипло выдохнула я, не веря его словам. И Арина… она убеждала меня, что это ее сбережения, а я старалась не тратить их, надеясь вернуть все до копейки, ведь у нее подрастает дочь. — Куда «домой», папа? К матери, ненавидящей меня за одно только существование? До такой степени, что переметнулась на сторону Кильдеевых и унижала меня не только перед чужими людьми, но и «слила» весь скандал в инфосеть?! Ты не знал? — «хлопнула» ресницами, изображая удивление. — Кстати, добрые люди помогли узнать, что это сделали с компьютера, установленного в ее доме в столице. Это мамочка пригласила блогера на нашу помолвку, а затем разослала запись по мессенджеру в группе. Странно, что ты не знал этого, ведь мамочка не скрывалась особо.

— Достаточно! — Сокольский стукнул по столу кулаком, заставляя меня замолчать. Я поджала губы, отвернувшись от его пылающего праведным гневом взгляда. И снова почувствовала себя преданной. Он защищал мать! Не меня — её! — Вика никогда бы так не поступила…

— Да, конечно!!! — презрительно фыркнула в ответ, не удостоив отца взглядом. — Она всегда обманывала тебя, прикрывая свою зад…

— А тебе, стало быть, те «добрые люди» говорят только правду? — вкрадчивым тоном проговорил Сокольский, откидываясь в кресле. — Мы пока опустим то, что тебе наговорили о матери. Тебя он никогда не обманывал, так? Не скрывал,