Возвращение во Флоренцию - Джудит Леннокс

— Именно так.

— Позволь задать тебе один вопрос, Фредди. Ты любишь Льюиса?

Она посмотрела через стекло будки на болота и серый песок.

— Да, — ответила Фредди шепотом. А потом еще раз, теперь уже твердо: — Да, люблю. Очень.

— Что ж, если так, я не стану больше тебя беспокоить. До свидания, Фредди.

Джек положил трубку.

В окнах галереи в Пимлико горел свет. Ребекка секунду помедлила перед дверьми, потом сделала глубокий вдох и вошла. В зале было полно народу, и она не сразу заметила Коннора Берна. Под ложечкой у нее засосало: что если после долгой разлуки она не узнает его? Что если он ее не узнает — за прошедшие десять лет она очень изменилась. Ребекка понимала, что постарела.

Она пошла сквозь толпу, время от времени останавливаясь посмотреть то на скульптуру, напоминающую свернувшуюся кольцами змею, то на камень с отверстием в форме яйца по центру.

В середине комнаты, суровая и монументальная, вздымалась к потолку серая гранитная глыба, которую Ребекка сразу же узнала.

Голос у нее за спиной произнес:

— Мэненнан МакЛир, морской бог острова Мэн. Я подумал, не помешает вам заново познакомиться, Ребекка.

Она обернулась. Коннор стоял перед ней в темном костюме, рубашке и галстуке. Его вьющиеся волосы, в которых уже пробивалась седина, были приглажены и причесаны на пробор.

— О, Коннор, — сказала она; от ее нервозности не осталось и следа. — Как чудесно снова увидеться с вами. Вы великолепно выглядите.

Глаза его блестели.

— Этот галстук на шее — как удавка у индюшки. Кажется, я вот-вот задохнусь.

— Нет-нет, вы очень элегантный.

— Ах, Ребекка, вы всегда были ко мне слишком добры. — Он взял ее руки в свои и пожал. — Я очень рад, что вы пришли.

— Я ни за что на свете не пропустила бы такое событие.

Высокий светловолосый мужчина присоединился к ним; Коннор представил его как своего агента, Эдриана Калдера. Втроем они немного поболтали, а потом Эдриан увел Коннора поздороваться с другими гостями.

Ребекка отыскала себе тихое местечко у стены. Она смотрела, как Коннор обменивается рукопожатиями и беседует с разными людьми. Она помнила, как легко ей было разговаривать с ним. Только Коннору она рассказала о своем ангеле. Внезапно у нее в памяти всплыла их встреча с Майло и ее неожиданное желание сообщить ему о том звонке Тессе Николсон, который, словно трещина на стекле, изменил ход их жизней. Впоследствии она была благодарна Годфри Уорбертону, каким бы отвратительным занудой он ни был, за то, что он не дал ей шанса это сделать. Ее признание скользнуло бы по совести Майло, словно капля воды по гусиному перу. Однако интуиция подсказывала ей, что еще найдется слушатель, которому будет небезразличен ее рассказ.

Какой-то мужчина обратился к ней:

— Позволите представиться? Я Майкл Линхерст. Доктор Майкл Линхерст.

— Ребекка Райкрофт. — Она протянула руку для рукопожатия.

Он был высокий, привлекательный, чуть за пятьдесят и держался с большим достоинством.

— Вы интересуетесь скульптурой… ммм… — он глянул на ее левую руку, — миссис Райкрофт?

— Да, очень. Мы с Коннором знакомы уже много лет.

— А ваш муж тоже здесь? — Он обвел глазами зал.

Ребекка давно поняла, что лучше сразу расставлять все точки над «i».

— Вообще-то, я разведена, — сказала она.

Некоторые мужчины усматривали в этом ее статусе определенные возможности. Доктор Линхерст, видимо, был из их числа. Он улыбнулся.

— Может быть, я принесу нам что-нибудь выпить?

Когда он вернулся, они немного поговорили о выставке, а потом перешли к книгам и пьесам, которые понравились им в последнее время. Он хорошо изъяснялся и производил впечатление человека образованного, но Ребекка никак не могла сконцентрироваться на беседе, постоянно оглядывая зал, выискивая глазами Коннора, заново привыкая к его движениям и улыбке.

В восемь часов гости начали расходиться. Ребекка извинилась перед доктором Линхерстом и подошла попрощаться с Коннором. Потом взяла пальто и вышла на улицу.

Доктор ждал ее на тротуаре. Он сказал:

— Я подумал, может быть, мы поужинаем вместе, миссис Райкрофт?

— Благодарю за приглашение, — ответила она, — но нет.

— Если вы сегодня заняты, то, может быть, завтра?

— Простите, но это невозможно.

Он нахмурился, а потом холодно сказал:

— Я не стал бы терять с вами время, если бы знал, что вы так себя поведете.

Тут дверь галереи открылась и на пороге появился Коннор. Доктор Линхерст отвернулся и пошел прочь.

Коннор проводил его глазами.

— Он вас побеспокоил?

— Ничуть. — Ребекка вздохнула. — Просто некоторые мужчины убеждены, что если уж они дали себе труд заговорить с женщиной моего возраста, то та просто обязана лечь с ними в постель.

— Если хотите, я догоню его и побью.

— Он того не стоит, — улыбнулась она. — Вы разве не должны развлекать своих гостей?

— Наверное, должен, но я предпочту поужинать с вами, если, конечно, вы согласитесь.

— С удовольствием.

Они зашли в небольшой итальянский ресторанчик в Сохо. Он находился в темноватом полуподвальном этаже; по залу были расставлены круглые столики, в углу играло джазовое трио.

Ребекка спросила у Коннора о его семье. «У Ифы и Брендона все в порядке, — сказал он. — Брендон осенью начинает учиться в университете в Дублине».

— Будет изучать историю, — сказал Коннор. — Он умный парень. Я им очень горжусь.

— Вы были ему хорошим отцом, Коннор.

— Нет, это неправда. Хороший отец остался бы с его матерью. — Он прикурил сигареты им обоим. — Ифа устроилась на работу в мануфактурный магазин. Я говорил, что ей не надо работать, что я всегда буду заботиться о ней и о Брендоне.

— Возможно, ей хочется работать. Она будет скучать по Брендону — ей понадобится какое-то занятие.

Коннор покачал головой.

— Ифа всегда придерживалась традиций. Считала, что мужчина должен содержать семью, а женщина смотреть за домом и детьми.

— Но ваша семья далека от традиций, — мягко напомнила ему Ребекка. — Возможно, она с этим смирилась.

Он ответил не сразу.

— Однажды она сказала, что каждый день молится, чтобы я вернулся к ней. Она никогда не смирится, Ребекка. И от этого ей еще тяжелее.

— О, Коннор…

— Иногда я думаю, что она пошла на работу, чтобы я почувствовал себя виноватым. А потом мне становится очень стыдно, что я так думаю.