Рассказы о Привидениях Антиквария – Собирателя Древних Книг. Бледный Призрак и Прочая Нежить - Монтегю Родс Джеймс

лоскут, причем довольно большой, словно собака его вырвала своими зубами. В любом случае, юбка была безнадежно испорчена и, не смотря на то, что после этого они искали этот кусок везде, где только могли – нигде не могли его найти. Предположить из-за чего это могло произойти можно многое, решили они, в хоре сейчас валяется огромное количество деревянных обломков, при этом некоторые с торчащими из них гвоздями. В довершение всему им ничего не оставалось делать, как довольствоваться той версией, что она где-то зацепилась подолом, а рабочие, которые здесь были весь день, этот клочок ткани, болтающийся на гвозде или щепке, вынесли вместе со всем остальным мусором.

Чудеса начались потом. Вдруг, ни с того ни с сего его маленький щенок начинал скулить и прятаться, словно чего-то боится. Это происходило именно в тот час, когда его уже нужно было нести на задний двор, где у него было свое место в хлеву под навесом. – Мне приходилось это делать потому что мама мне строго-настрого запретила оставлять собаку на ночь в доме. Однажды вечером, – продолжал он, – когда я уже собирался забрать и вынести щенка, он жалобно посмотрел на меня, точно как человек, и при этом завилял хвостом. Вы наверняка знаете о чем я говорю, сами наверно видели как ведут себя собаки, точно они всё понимают. После недолгих колебаний я отнес его наверх к себе в комнату, накидал на него там всякой одежды, правда, я очень сильно переживал, из за того что мне пришлось обмануть маму, ведь я обещал ей выносить собаку во двор. А щенок, хитрюга, стал вести себя после этого точно как самый настоящий артист, ему это понравилось, и он научился прятаться под кроватью, затаившись где-то на полчаса или более того, пока не наступало время мне идти в постель спать. Мы с ним освоили такую конспирацию, что маме в жизни было не найти, куда он подевался. Так что, не взирая на запрет матери, я приятно проводил время в компании своего четвероногого друга, но больше всего это начало радовать меня после того, как мы стали слышать вечерами жуткий вой, который прозвали у нас «Саутминстерским плачем», его здесь до сих пор помнят.

– Так проходила ночь за ночью, – говорил Уорби, – и каждый раз мой щенок знал, когда начнется этот вой. Только опять завоет, – тот ползет на брюхе и прячется, поглубже закопавшись в мою постель, старется плотней прижаться ко мне. При этом он сильно дрожал от страху, а когда вой переходил в горькие рыдания с воплями навзрыд, он вел себя так, словно совсем ополоумел, норовил засунуть свою голову поглубже под мою руку, и каждый раз от этого дикого плача у меня сдавали нервы и начинало бешено стучать сердце. Раз шесть или семь мы слышали этот вой, – не больше. Когда же он снова высовывал свой нос я точно знал, что в эту ночь вой больше не повторится. На что это было похоже, сэр? Скажу прямо, я никогда в своей жизни не слышал ничего подобного. Помню, как то я играл во дворе возле церкви, а тут как раз встретились два священника, поздоровались они друг с другом и разговорились. – Хорошо спали этой ночью? – спрашивает один, – это был отец Хенслоу, а второй был отец Лайэлл, – Да, я бы не сказал, говорит отец Лайэлл, тут как раз подойдет стих об Исайе 34.14 – там как раз про меня. – 34.14, – Отец Хенслоу спрашивает у него, – Что в нем? – А вы еще говорите, что вы знаток Библии! – говорит отец Лайэлл. (отец Хенслоу, знаете, был одним из тех, кого принято назвать, – «Колено Симеоново[345]» – истинным евангелистом, точно так). – Сходите и посмотрите. – Я тоже захотел узнать, о чем это он. Побежал домой схватил Библию, читаю: «Бес косматый будет плакать взывая к своим собратьям». – Вот те на, думаю, это не о том ли, что мы слышим, вот уже несколько ночей подряд? – Скажу я вам, заставило это меня лишний раз оглянуться да три раза плюнуть через левое плечо. Само собой разумеется, я спрашивал и у отца, и у матери, что бы это могло быть? Но те мне ничего не ответили, сказали, должно быть кошки орут. Говорить об этом они со мной явно не хотели, а я по глазам их понял, что они сами этого воя боятся. Святый Господи! Какой кошмар меня пробирал, когда я слышал эти истошные вопли, будто кто-то в неимоверной тоске звал самого близкого и дорогого, а тот, кого он звал, всё не приходил. Если у Вас возникало такое чувство, что Вам становится невыносимо тошно от одиночества, то услышав этот душераздирающий вой оно у Вас точно бы появилось, не дай вам Бог услышать такое. При этом все знали, что кошмар снова повторится на следующий день или через день, но ничего не могли с этим поделать. Помню, две или три ночи подряд наши мужчины ставили дозор во дворе церкви. Глупцы, – все, кто вышел в этот дозор, держались в одном месте, единственно, куда они ходили всей толпой это на Хай Стрит, а дальше пойти побоялись.

Был еще один случай. Я и мой приятель, сейчас он держит бакалейную лавку, также как раньше его отец держал до него. Помню, как-то раз, когда служба закончилась пришли мы с ним туда, где в церкви шли реставрационные работы, слышим, а старый Палмер, наш каменщик, орет как бешеный на одного из своих рабочих. Мы подошли поближе, ну думаем, – «выдаст сейчас старый пень, хоть посмеемся вдоволь», – у того нервишки шалили – не приведи Господь, зато нам мальчишкам потеха; оказалось, Палмер ругает своего рабочего возле той самой могилы, а тот стоит перед ним и оправдывается, повторяя одно и тоже, – я сделал всё, что мог, я сделал всё, что мог. Палмер же продолжает измываться над ним: – И это ты называешь работа? – орал он. – Да тебя за это взашей гнать надо. Я за что тебе деньги плачу, а? Что мне теперь говорить Настоятелю и Церковному Капитулу, когда придут принимать у меня заказ? А прийти от них могут хоть сейчас! Придут и увидят, что ты здесь напортачил, взял и засыпал все кругом щебнем, глиной или еще Бог весть знает чем! – Но, господин мастер, я сделал всё что мог, – оправдывался бедолага. – Я сам не могу понять, почему всё это вывалилось обратно. Я трамбовал и хорошо вдавливал всё в эту дыру, – говорит он, – а