Путешествие в Закудыкино - Аякко Стамм

«О, Русь моя! Жена моя!» – почему-то вспомнилась и задержалась в лабиринте сознания строка великого Блока. Может потому, что живая лента девственного леса понеслась неудержимо мимо. Или внезапно, как по волшебству открылся простор, усеянный мириадами разбросанных повсюду искрящихся осколков огромной круглой луны. Или сам воздух, бьющий в лицо через открытое окошко упругой непокорной волной, наполнил лёгкие пьянящим коктейлем из запахов свежих трав, хвои и чего-то ещё мне незнакомого, но упоительно прекрасного. Боже мой! А скорее всё это вместе взятое сжало вдруг сердце спазмом щемящей тоски и по-детски наивной любви так, что не продохнуть. А может это тепло? Нерукотворное, живое тепло нежности, излучаемое сопящим на моих коленях комочком, ставшим вдруг драгоценным и ненавязчиво заставившим меня почувствовать свою мужественность, силу, ответственность за того, кто мне доверился и отдал всего себя без остатка не по рациональной, расчетливой логике ума, но по влечению сердца. Я закрыл глаза, растворяясь в неге счастья, и поплыл на волнах блаженства, убаюкиваемый ими, связанный со всем мирозданием и с его Творцом одной нерушимой волей. Мне очень, просто безумно хотелось жить в тот момент. И не просто жить, а творить, стать вдруг великим, могучим и могущественным. Не из мелкого тщеславия, но по непреодолимой потребности создать что-то большое, огромное, значительное, полезное и жизненно необходимое для всего этого края, для всей необъятной России. И в первую очередь для этого маленького тёплого существа, волею судьбы соединившего для меня в себе две любви, ставшие вдруг одной – любви к Отечеству и любви к Женщине. «О, Русь моя! Жена моя!».

– Хороша детка? – вдруг донёсся до дремлющего сознания показавшийся знакомым, но почему-то чужой голос.

Мы всё так же мчались по ночной дороге в автомобиле, в котором кроме нас троих никого постороннего не должно быть. Всё вроде оставалось как прежде, только мне показалось, что деревья за окошком, вплотную прижавшись к прямой, как стрела, ленте асфальта, стали почему-то гораздо массивнее, выше и ветвистее, словно в сказочном заповедном лесу. А луна и без того круглая и полная вдруг заняла собою полнеба и, провиснув на небосводе под собственной тяжестью, задевала боком линию горизонта. Было ощущение, что дорога неизбежно упирается в точку касания земли с луной. И через какое-то весьма непродолжительное время мы стремительно вырвемся из земных объятий на плоскую и гладкую как зеркало сияющую серебряным светом лунную поверхность.

– Что? – переспросил я, втайне надеясь, что ослышался.

– Я говорю, хороша детка? – снова донеслось спереди, с водительского места.

– В каком смысле? – я никак не хотел верить в справедливость своей догадки о сути вопроса, адресованного мне таксистом. Но поверить пришлось.

– Да в этом самом. В каком же ещё? – он хихикнул ехидненько и продолжил развитие темы. – Хороша девка. Хороша. Я бы и сам не отказался, да ты опередил. Ну ты ходок, Робинзон, а всё паинькой прикидывался. Ловко ты её завалил там, на речке. Видел я, как вы кувыркались…

– Ты подсматривал?! – чуть не вскочил я с места, еле сдерживая негодование, но тело не послушалось порыва сознания, оставаясь расслабленным, будто ватным. А может, мне просто не хотелось будить Настю?

– Да не пыли ты, Робинзон. Ну, подсматривал, ну и что? А как тут не подсмотришь? Ты что не стал бы? Да я особо-то и не прятался, не тихушничал, как пацан прыщавый. Вы там так были увлечены друг другом, так слились в этом, как его, в экстазе, что ничего вокруг не замечали. Но одно правда – хороша девка, очень хороша…. А как страстна… как грациозна, как импульсивна… как горяча… а кончает как… как… как ураган… Ты бы видел со стороны, тебе бы тоже понравилось. Хотя, я думаю, тебе и так понравилось. Ха-ха-ха!

– Замолчи, гад! Заткни свой поганый рот! Да за это … ты знаешь, что за такое полагается … да я тебе … а ну, останови немедленно машину … слышишь, что я тебе говорю … останови немедленно … я тебе всю морду побью! – я кричал во всю силу моих лёгких, дрожа от гнева и уже не стесняясь Насти, настолько громко и грозно, как только мог. Но слова эти, как ни рвались наружу, так и не смогли выплеснуться из моей гортани, а только наворачивли всё новые и новые бешеные круги в изгибах сознания, ещё более распаляя и взвинчивая мою и без того уже до предела взведённую психику.

Водитель же, не слыша взрыва моего праведного гнева, продолжал, как ни в чём не бывало.

– Что ж, всё правильно, ежели баба хочет, мужик – дурак, коль не вскочит. Это, брат, природа, как ты её не гони, куда не прячь, а она всё одно своё возьмёт рано или поздно. И никакие тут морали и запреты не работают. Ведь ежели посмотреть на это дело по логике – не зря ведь так всё устроено, ну это самое …, то есть по-разному, не одинаково – чего у них не хватает, у нас выпирает, ха-ха-ха… и наоборот, что у них выпирает, нам не хватает и всегда весьма кстати. А как удобно совмещается … будто, так и быть должно. А ведь и впрямь должно, иначе род человеческий преткнётся. Нет, что ни говори, а очень тут всё разумно и логично. И трагично-загадочно. Вон сколько кругом баб разных, а цепляет далеко не каждая. Сотни промелькнут, мимо пройдёшь и не заметишь даже, как и нет их вовсе. А некоторых ну никак не пропустишь, не обделишь вниманием, как переклинит тебя что-то. Будто тумблерочек якось в тебе щёлкнет, замкнёт контакты, запустит генератор гормонов специальных, и всё, ты на крючке. Аж шею всю вывернет на сто восемьдесят градусов, пока не скроется она за поворотом. Тогда только, и то не сразу, потихо-о-онечку, посте-е-епенно отпускать начнёт. И снова сотню мимо до следующей твоей. Вот ведь как. Стал быть, срабатывает какой-то скрытый механизм отбора среди общей массы тел твоего собственного, индивидуального, интуитивно родственного комплекта организмов. И ведь не какого-нибудь абстрактного множества, а конкретного, с предопределённой конфигурацией форм и размеров впадин и выпуклостей. Чтобы и то у ней было так, и это эдак, и никак иначе. Тогда только тумблерочек щёлкнет и поманит как магнитом, как ослика за морковкой. Вот ведь. И у них так же, они ведь, бабы то есть, тоже люди, не из железа ведь, тоже глазками зыркают, отбирают претендентов на спаривание, также среди сотен одного, самого подходящего. А коли поймает флюид на антенну, запеленгует подходящий исправный организм и давай попкой крутить, фильдеперсы выписывать, ответные флюиды в атмосферу впрыскивать – горячие, жаркие, магнетические как искорки, что от костра разлетаются и мотыльков на погибель приманивают. И хоть идёт она грациозно и уверенно как пантера, не оглянется даже, мол всё ей тут ни разу не интересно, а только попкой своей вальсирующей как локатором зрячим всё чует, всё видит, как ты шею-то вывернул и уж готов за морковкой, пристанывая: «Ия-ия-ия…». И уж если у вас совпало, если ваши множества пересеклись, флюидик с флюидиком переплелись, съякшались, то хоть ты дерись, а никуда тебе от исполнения своего мужского предназначения не деться. Если ты не дурак конечно, если не полный, ну просто круглый идиот и ботаник. А хоть даже и ботаник, всё одно не сдюжишь, всё одно рассекретишься. Ты-то вон рассекретился. Ха-ха! Вот тогда не грех и покувыркаться, совсем не грех, а даже польза и полный респект. Если хочешь, долг! Твой естественный, природный мужчинский долг перед природой-матерью. Она не дура, знает, кого и зачем сводит. Тут главное знать зачем, цель её сокровенную разгадать-расшифровать, не увлечься чтоб, голову не потерять, не утратить своего мужского достоинства, самости своей. Их ведь вон сколько. Ну в самом деле, не жениться же теперь на всех, с кем покувыркаться довелось. Это идиотизм ещё пуще воздержания и умерщвления плоти. Где гарантия, что следующая не будет ещё горячее, ещё страстнее, ещё ураганнее? Они ведь, брат, знаешь, какие бывают? О-о-о! Ты не смотри, что у них вроде бы всё одинаково устроено, с одного образца списано, одной пристрастной рукой сваяно, вылеплено и отглажено. Очень даже неодинаково. Настолько неодинаково, что, приглядевшись, примерившись, принюхавшись да притеревшись как следует, невооружённым глазом воочию такие, брат, нюансики отличаешь, такие художественные особенности драматической игры спецэффектов перевоплотившегося образа, что мама не горюй. Такие иной раз сладенькие попадаются, что и не вымолвишь. И это у них так, и то у них эдак, а то с этим настолько перетак-разэдак, что чёрт его знает что такое, что все предыдущие – просто лавки с дырками, не более чем тренажёры для восхождения к совершенству. Вот какие процессы в жизнь срастаются, сплетаются и жизнь саму же эту порождают и продолжают.