Царь грозной Руси - Валерий Шамбаров

Опричь Мишки с казаки — потому что спасать Россию пришел казачий Дон с атаманом Михаилом Черкашиным. Правда, население на Дону было еще небольшим, по разным оценкам отряд составлял 3–5 тыс. Но при такой численности армии это была весомая добавка великолепных, отборных бойцов. В числе 20 тысяч «опричь Мишки» было, как минимум, еще 2 тыс. казаков, документы указывают тысячу «казаков польских наемных с пищальми», и тысячу волжских казаков наняли на свой счет Строгановы. По планам, казакам предстояло действовать на стругах, прикрывать переправы Оки, а если хан будет отступать, нападать из засад, отбивая полон. Но ведь это «если». Силы были слишком неравными…

Воротынскому Иван Грозный отдал все лучшее, что у него было — опричников, московских стрельцов, гвардию из иноземцев. А оборону Москвы поручил князьям Юрию Токмакову и Тимофею Долгорукому, но у них воинов почти не было, вооружали жителей. В мае, проведя смотр войск в Коломне, царь выехал в Новгород. Нет, он никогда не был трусом, его не раз видели и в боях, и в эпицентре пожаров. Но требовалось в любом, даже в самом крайнем случае сохранить управление государством — а значит, сохранить и само государство. Собственной смерти Иван Васильевич не боялся, относился к ней по-православному.

Летом 1572 г., в Новгороде, он составил новое завещание. Очень необычное завещание. Это не дележка владений и богатств между наследниками, а большое, развернутое произведение. Здесь и подробнейшая исповедь царя перед Господом, и политическое завещание сыновьям Ивану и Федору — беречь Веру, Отечество, его целостность, крепить самодержавие. Иван Грозный предусматривал даже варианты, что его сыновьям не придется царствовать, что они станут изгнанниками. Писал, что они должны всегда стоять заодно, не позволять стравливать себя. Он на самом деле готовился погибнуть. Но погибнуть он мог только на последнем рубеже обороны, исчерпав все возможности борьбы. Пока царь был жив — и Россия жила.

И он снова блефовал! Делал вид, будто у него имеются другие сильные полки, будто он готовится исполнить свою угрозу, атаковать Швецию, и как раз для этого собирает войска. Хотя все, что удавалось собрать, конечно же, предназначалось не для наступления… Да, это был один из самых критических моментов в истории нашей страны. Девлет-Гирей поднял несметные полчища. Села на коней вся крымская орда, ногайцы. К хану пришли отряды кавказских горцев, собрались ополчения турецких городов Азова, Очакова, Кафы, Темрюка, Тамани. Султан прислал янычар, артиллерию. Великий визирь Турции Мехмед Соколович отправил к Девлет-Гирею многочисленных вассалов собственного двора. Исследователи признают, что поход был совершенно не похожим на прежние набеги татар [117]. Раньше они приходили как грабители, не обременяя себя лишним имуществом. Теперь шли завоеватели. С огромными обозами, прислугой. Численность армии достигала 100–120 тыс., а со слугами и обозными — до 200 тыс.

Летом эти тучи двинулись на Русь. При их приближении крестьяне прятались по лесам, спешили укрыться в крепостях, гарнизоны затворяли ворота. Но неприятели не отвлекались на пограничные города. Их целью была Москва. 27 июля они вышли к Оке у Серпухова. На противоположном берегу заняла позиции рать Воротынского, выставила батареи. Вдоль реки были вбиты ограждения из кольев, препятствие для конницы. Крымские разъезды были отброшены. Однако Девлет-Гирей и его полководцы заблаговременно распросили пленных, перебежчиков, собрали сведения о местности. Тоже выставили пушки, завязали перестрелку, показывая, будто готовятся форсировать Оку. А главные силы скрытно пошли вверх по реке и ночью стали переправляться через Сенькин брод. Сторожевой полк Ивана Шуйского, стоявший на этом направлении, был опрокинут.

Воевода Хворостинин поскакал к месту боя, узнал, что враг уже на левом берегу, и пытался задержать его, спешно направил полк правой руки на рубеж реки Нары. Но он даже не успел выйти на позицию, его с ходу отбросили. Неприятельская армия обошла русскую и по Серпуховской дороге устремилась к Москве. Казалось, прошлогодняя история повторяется. Но во главе русских войск стояли другие военачальники. Они не стали наперегонки с противником мчаться к столице, а затеяли другую игру. Смертельно опасную, но сулившую единственный шанс на успех. По дороге между лесов и болот лавина татар и турок растянулась длинной, многокилометровой змеей. И наши ратники вцепились этой змее в хвост, оттягивая на себя.

Хворостинин, собрав всю конницу, бросился в погоню. Ударил на арьергард, которым командовали крымские царевичи, разбил его, погромил обозы. Хан уже дошел до реки Пахры возле Подольска. Узнав о нападении на тылы, он остановился и выделил сыновьям еще 12 тыс. всадников, чтобы устранили досадную помеху. Мы не знаем, участвовали ли в разработке плана Черкашин и другие атаманы, но во всяком случае, был применен типичный казачий «вентерь». Русская пехота и артиллерия подтягивались следом за конницей и встали «у Воскресения на Молодях» — возле церкви Воскресения Христова в селе Молоди. Место было удобное, на холме, прикрытом рекой Рожайкой. Здесь поставили гуляй-город, передвижное укрепление из щитов на телегах. А наша кавалерия под натиском крымцев покатилась назад. И, удирая по дороге, подвела разогнавшихся татар прямо под батареи и ружья гуляй-города. Врага покосили огнем.

И хан сделал именно то, ради чего предпринимались все усилия. Не дойдя до Москвы 40 верст, повернул обратно, на русскую рать. Уничтожить, а потом уж продолжить путь. 30 июля разгорелось сражение. Противник обрушился всей массой. Шесть приказов московских стрельцов, 3 тыс. человек, прикрывавших подножие холма у Рожайки, полегли до единого. Татары сбили с позиций и конницу, оборонявшую фланги, заставили отступить в гуляй-город. Но само укрепление устояло, отражая все атаки. Были убиты ногайский хан, трое мурз. А лучший крымский полководец, второе лицо в ханстве Дивей-мурза, решил лично разобраться в обстановке, неосторожно приблизился к гуляй-городу. «Резвые дети боярские» во главе с Темиром Алалыкиным выскочили из укрепления, порубили свиту и захватили Дивея в плен.

Враг понес такой урон, что двое суток приводил себя в порядок. Но и положение руской армии было тяжелым. Она оказалась заперта в укреплении почти без еды и фуража, отрезана от воды. Люди и кони слабели, мучились. Воины пытались копать колодцы «всяк о своей голове», но ничего не получалось. Остается не до конца ясным, почему хан не использовал имевшуюся у него турецкую артиллерию. Возможно, берег ее для штурма Москвы, не хотел подставлять под меткий огонь русских пушек. Хотя ответ может быть и другим — Хворостинин, разгромив обозы, захватил или уничтожил возы с боеприпасами.

2 августа возобновился яростный штурм. Лезущие татары и турки устилали холм трупами, а хан бросал все новые силы, волна за волной. Подступив к невысоким стенам гуляй-города, враги рубили их саблями, расшатывали, силясь перелезть или повалить, «и тут много татар побили и руки поотсекли бесчисленно много». Уже под вечер, воспользовавшись тем, что противник сосредоточился на одной стороне холма и увлекся атаками, был предпринят смелый маневр. В укреплении остались Хворостинин и Черкашин с казаками, пушкарями и иноземной гвардией, а конницу Воротынский сумел скрытно вывести по лощине, двинулся в обход.