На исходе лета - Уильям Хорвуд

дрожал. — Там, где нет Камней, темно, а на них трудно смотреть — словно там какой-то свет, который не совсем виден, а если виден, то все время перемещается.

— Каддесдон, — прошептала Мистл, протягивая к нему лапы.

Быстро повернувшись к ней, он увидел при свете звезд, что глаза ее полны слез, и, приблизившись, прижал к себе.

— Я чувствую, что здесь многое случилось и еще случится. Здесь кроты, которым нужна помощь, и другие, что еще придут, и я хочу прикоснуться ко всем и прижать к себе, как ты прижимаешь меня.

— Ты не можешь помочь всем, Мистл, хотя иногда я думаю, что тебе хочется попытаться. Ты не можешь любить всех нас.

— Да, — согласилась она и, заплакав, тоже прижала его к себе. — Но ты прав: мне хочется попытаться.

— А тот крот, которого, ты сказала, хочешь встретить, тоже здесь?.

Мистл смотрела на туманные силуэты Камней, и каждый из них казался кротом, поднявшимся во весь рост. Повсюду она видела очертания кротов, которые были когда-то или еще будут.

— Не знаю, — прошептала она звездам, мерцавшим в небе,— но я так не думаю... он такой, как мы, точно такой же. Он существует сейчас, именно сейчас.

Каддесдон с удивлением обнаружил, что ревнует Мистл к неизвестному кроту.

Ее лапа, лежавшая на его лапе, напряглась, и она улыбнулась в темноте.

— Не отпускай меня, Каддесдон, — сказала Мистл. — Держи меня. Я люблю тебя, Каддесдон. Я надеюсь, мы всегда будем так близки.

Они уснули рядом в ложбинке на каменном поле, а когда проснулись, то увидели, что косые лучи солнца легли на Камни, а мелкие камешки и гравий светятся и сверкают. Однако когда они дотянулись до них, то обнаружили, что свет в них угас, зато зажглись другие — там, вдали. Вот так удаляется радуга, когда крот хочет до нее дотронуться.

Когда взошло солнце, они все шли и шли вперед, увлеченные игрой в блестящие камешки, пытаясь дотронуться до них. Они брели по равнине как самые близкие друзья, смеясь и наслаждаясь. Они чувствовали себя в безопасности и на минуту даже забыли о своем путешествии.

Друзья утратили чувство времени и пространства, пока не оказалось, что они находятся на возвышенности, к северу от каменных полей. Был полдень.

— Я думаю, когда-нибудь сюда вернутся кроты и будут здесь жить, — сказала Мистл, — и Семь Холмов снова станут обитаемыми.

Внизу прямо перед ними произвольным узором возвышались Камни. Казалось, это стражи потайного места.

Каддесдон вздрогнул.

— Ну что же! Мне не хочется возвращаться туда и снова оказаться среди них. Ты говоришь, эти шесть Камней дружески настроены к кротам, но они все-таки внушают мне тревогу. Если в Каддесдоне есть какой-нибудь один — совсем небольшой — Камень, для меня этого вполне достаточно.

— Здесь семь Камней для Семи Холмов, — сказала Мистл, следуя за ним,— а не шесть.

— Шесть, — уверенно возразил он.

Они снова обернулись, чтобы выяснить, кто прав, и пересчитали Камни.

— Шесть, — слабым голосом произнесла Мистл. — Да, шесть.— Потом она сказала: — Я совсем забыла о своем обещании Фурзу помолиться за него перед Камнями. Мне нужно вернуться...

Тень от тучи упала на каменные поля, и Камни вдруг показались им темными и грозными.

— Это обязательно? — спросил Каддесдон.

— Я пойду одна, — сказала Мистл, и, несмотря на возражения Каддесдона, пытавшегося убедить ее, что впереди еще встретится Камень, перед которым они смогут помолиться, она настояла на том, чтобы вернуться.

— Оставайся здесь. Я быстро.

Итак, она вернулась одна и почувствовала себя очень одинокой, снова очутившись среди Камней. Она обнаружила, что, как и прежде, небольшие Камни блестят впереди, но их свет гаснет, когда она до них добирается.

— Где же мне произнести молитву? — спросила она себя. — Перед каждым Камнем?

Она переходила от одного Камня к другому, каждый раз колеблясь и чувствуя, что следующий будет еще лучше. Один, два... они подходила к каждому; три, четыре... она начала уставать... пять, шесть... но был еще один. Она видела его, вон там, неподалеку. Она оказалась права: Камней семь.

Когда она приблизилась к Камню, к ней пришло ощущение покоя, и она почувствовала то, что ощущает крот, собираясь в темноте дотронуться до чего-то, чего не может увидеть, но точно знает, что оно там. Этот камень был выше остальных, и, когда Мистл, стоявшая в тени у его подножия, вышла на солнце, она увидела маленький камешек, в глубине которого отражался солнечный свет. При ее приближении он не погас.

Это был самый белый свет, какой Мистл когда-либо приходилось видеть. Звуки вокруг нее замолкли, словно их прекратил звук Безмолвия, который издавал камешек. Она уже слышала этот звук в Эйвбери, но на этот раз ее не звали никакие незнакомые кроты, и она была одна.

Она смотрела на Камень, не смея прикоснуться к нему. Все кругом было свет, покой и белизна, и она ощущала жизнь в своем теле, как боль, с которой не могла, да пока и не хотела расстаться.

Она шепотом произнесла молитвы за Фурза, потом помолилась за Виолету и Каддесдона. И за многих других кротов, а также за тех, кто еще придет. Она не чувствовала страха и знала, что каждый день приближает ее к тому, кого она ищет. Ради этого стоило выносить боль жизни, ради этого Камень поможет ей выжить.

— Помоги ему, — шептала она. — Помоги им всем.

Потом так же внезапно, как она оказалась возле седьмого Камня, Мистл обнаружила, что торопится от него прочь, не смея оглянуться. Однако, дойдя до склона, ведущего вверх, она обернулась и пересчитала таинственные Камни. Их было семь, несомненно семь, и все же теперь они выглядели как-то иначе...

Мистл побежала вверх по склону и с облегчением снова увидела Каддесдона, а он с неменьшим облегчением — ее.

— Сосчитай Камни, — обратилась она к нему.

Он сосчитал.

— Шесть, — наконец сказал Каддесдон. — Так же, как раньше. А что?

— Ты не заметил в них ничего необычного, когда я там была? — спросила Мистл.

Мистл попыталась объяснить, что произошло, хотя при пересказе все это звучало довольно странно. Однако Каддесдон серьезно выслушал ее рассказ до конца.

— Не рассчитывай, что я скажу что-нибудь умное, так как я не сумею, — заметил Каддесдон, когда она закончила. — Но я думал.