Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

к ускоренному ритму, может позволить себе помечтать. Как же ему обойтись без этого, когда в мыслях постоянно она — Аленка! Стоит ли за это упрекать, если и в его труде — любовь, если с нею соразмерены поступки и деяния, если ею озарена вся жизнь.

Увлекся Иван работой, мыслями о своей любви, а тут где ни возьмись — Гасий.

— Леонтий Максимович? — удивился Иван столь неурочному появлению у себя на коксовыталкивателе председателя завкома профсоюза. — Что это вы не спите?

— Жинка выгнала, — засмеялся Гасий. — Все равно, говорит, дома не живешь.

— А что? И выгонит, — поддержал шутку Иван. — Люди после смены — домой. У вас же не одно, так другое.

— Надо ведь. Собираемся слушать на завкоме старшего инженера по технике безопасности и всю его службу. Темп, нагрузки изменились... — Он огляделся. — У тебя-то, Иван, темновато. Лишнее напряжение для глаз повышает утомляемость. А там и до беды недалеко.

— Побольше света не помешало бы, — согласился Иван, не прекращая работы.

— Днем посмотришь, будто все в порядке. А сейчас вот прошелся — кое-где требуются дополнительные ограждения, предохранительные кожухи... Когда сам посмотришь, тогда и «гвоздей» можно набить по делу этим деятелям... — Гасий запнулся, увидев машину, движущуюся от проходной. — Кто бы это? — недоуменно проговорил. Машина приближалась. Теперь она шла по главной аллее, освещенной неоновыми светильниками, и он узнал райкомовский газик. — Никак Каширин?..

Секретарь райкома вышел из машины, задрав голову, посмотрел, как работает коксовыталкиватель, вовсе не подозревая, что сверху за ним наблюдают, и торопливо скрылся в проходе, ведущем на коксовую сторону батареи.

— Де-ла, — неопределенно протянул Гасий. Повернулся к

Толмачеву:  Ты, Иван, что-нибудь понимаешь?

— Наведывается он время от времени. Но чтобы так поздно...

— В общем, я пошел смотреть верх батареи, — заторопился Гасий. — Подальше от греха.

— Это в каком же смысле?

— Во всех смыслах. Бог его знает, что у него на уме. Вдруг попаду под горячую руку?

— Осторожничаете, Леонтий Максимович?

— Этикета не знаешь, юноша, — отозвался Гасий, пряча улыбку. — Наша бабка Харитина в таких случаях говаривала: «Як твое нэ мэлэться, не бигай з кошыком!».

Оставшись один, Иван стал раздумывать над. тем, что могло привести Каширина среди ночи на завод. Очевидно, не ради удовольствия мыкается, как бездомный. Но не находил сколько-нибудь удовлетворяющих его объяснений. Вообще, все это выглядело странным. Будто нет дня. Словно нет работников, которые должны беречь своего секретаря, помогать ему. При таком положении ведь и потерять человека недолго.

А в работе все ладилось, все было хорошо. Это особо радовало, поскольку никак не хотелось оконфузиться в присутствии секретаря райкома. К тому же, если и в самом деле он приехал не в духе, может быть, порядок на печах вернет ему хорошее настроение...

Так размышлял Иван Толмачев, еще старательнее делая свое дело. Однако вскоре позабыл и о председателе завкома, удивившем своим появлением, и о Каширине... Выдав очередной «пирог», он взглянул вниз на обслуживающую площадку и рядом с дверевым увидел Шумкова. Тот, прикрывшись рукой, смотрел в раскаленную щель камеры.

18

Получив приглашение явиться в обком, Пантелей Пташка отмахнулся от переполошившейся жены:

— Ничего я, мать, не натворил. Покуда еще не натворил.

— Почему же вызывают?

— То не твоего ума дело. Значит, нужно. И не вызывают, коли уж точным быть, а просят приехать. Небось, грамотная, сунул ей к лицу открытку. — Читай: «Прошу Вас прибыть...» С большой буквы величают — уважительно.

— Ой, Паня, чую, опять встрянешь в спор. Угомонился бы уже. Сын в армии, дочка на выданье... Пора угомониться да потише жить.

— Ну, это оставь. Не потехи ради такое мое решение. Для детей же и пример: допрежь всего — справедливость. Завод в обиду нельзя давать.

— Так есть же начальство. Повыше тебя вон сколько на должностях сидят. Пусть и беспокоятся.

— Э-эх, темная ты баба, Власьевна! — вдруг засмеялся Пантелей, — Да повыше меня уж никого и нет на батарее. Самое верхнее кресло — мое! Потом уже небо, солнце да звезды... — Махнул рукой — Все равно тебя не образуешь. Лучше вот что: по костюму утюжком пройдись, приготовь рубашку, туфли выходные. На завтра все должно быть, как штык. А Светка пусть мои заслуги мелком надраит. — Он сунул почтовое извещение п карман. — К Сереге сбегаю, — сказал, и подался из дому...

У Пыжовых, хоть и отказывался, его усадили пить чай — как раз Сергей Тимофеевич расположился у электросамовара. Анастасия Харлампиевна радушно приняла нежданного гостя — подвигала к нему то вазочку с вареньем, то сахар, то печенье. Приговаривала:

— Угощайтесь, Пантелей Харитонович. Угощайтесь. Хрустиков отведайте — сама делала.

Пантелею же не терпелось поговорить о деле. Но. поняв, что своей поспешностью, с какой отхлебывал, обжигаясь, горячий чай, все равно не ускорит чаепитие, смирился. Лишь проворчал:

— И откуда у тебя, Сергей, купецкая приверженность к самовару?

— А что? Люблю... «попить чайку с женой или с ягодами», — улыбнулся Сергей Тимофеевич.

— Он у нас эстет, — сказала Анастасия Харлампиевна. — Заварку пользует только свежую, в накладку не пьет, да и прессованный — за сахар не считает. Колю рафинад. Чашку лучше не ставь — ворчать и весь следующий день будет. Подавай ему стакан, и не граненый, а непременно тонкий.

— Ишь ты, — удивился Пантелей. — Я свою Власьевну так не тираню. Было бы что к столу, а из чего есть-пить — то мне без всякой разницы.

— Вот я и говорю: к старости характер портится. — Анастасия Харлампиевна лукаво переглянулась с мужем. — Привередничать стал — не дай бог!

— А ты, Харлампиевна, не подноси, — уже уловив игривые интонации в сетованиях хозяйки дома, подсказал Пантелей Харитонович. — Какая там, к дьяволу, старость? То он заелся. Забыл, как из котелков хлебали, а из танкового следа — запивали. Обуржуазился твой Серега.

Сергей Тимофеевич посапывал от удовольствия, допивая чай. Потом отодвинул блюдце с порожним стаканом, грозно шевельнул кустистыми бровями.

— Так, так, Паня! Пришел ко мне в дом, угощаешься моим добром и на меня телегу катишь?! Мою собственную жинку, как самый зловредный диверсант, против меня же настраиваешь?

— Диверсант, Серега, скрыто действует. А я тебе — в глаза правду-матку для пользы дела, поскольку у меня общественное мнение такое. Верно, Харлампиевна?

Пришел Олег, заглянул в комнату и шарахнулся назад, увидев Светкиного отца.

— Ты чего ж это не здороваешься? — окликнул его Сергей Тимофеевич.

Олег подошел к дверному проему.

— Здравствуйте, — сказал настороженно, выжидающе.

— А, это ты, Олежка, — проговорил Пантелей Харитонович. Перевел взгляд на