Столетняя война. Том IV. Проклятые короли - Джонатан Сампшен

администрации. Они подготовили большой список злоупотреблений, в котором со множеством подробностей описали некоторые наиболее вопиющие примеры и назвали виновных. Профессора богословского факультета не согласились с ними. Им было неприятна демагогия герцога Бургундского и подозрительны его парижские союзники. Многие из них также возмущались тем, что он спонсировал печально известный трактат Жана Пети в защиту убийства Людовика Орлеанского, в котором они обнаружили ряд опасных ересей. Богословы хотели более сдержанного и почтительного тона. Во внутренних дебатах в Университете победили радикалы. Но назначенный от Университета оратор, богослов по имени Бенуа Жантьен, имевший сильные претензии к Жану Пети, проигнорировал их указания и выступил с той орацией, которую хотел его собственный факультет. 9 февраля 1413 года он обратился к королю в присутствии такой большой толпы парижан, что заседание пришлось перенести в большой галерейный двор дворца, самое большое из доступных помещений. Там, к всеобщему возмущению слушателей, Жантьен произнес длинную и высокопарную речь о вреде гражданской войны, в которой справедливо обвинил обе стороны, отказался зачитать список злоупотреблений и сделал лишь очень ограниченные предложения по реформам. Вскоре после закрытия сессии Университет отрекся от него и потребовал еще одной аудиенции, на которой взгляды большинства могли бы быть изложены должным образом[413].

Вторая аудиенция была назначена на 13 февраля 1413 года. К этому дню король вернулся в прежнее состояние безумия. Он оставался неспособным следить за событиями в течение почти четырех месяцев. Вместо него стал председательствовать Дофин. Новым оратором от Университета стал Эсташ де Павилли. Он сильно отличался от Бенуа Жантьена и был радикальным монахом-кармелитом, знаменитым оратором и близким союзником гильдий мясников, которые, как считалось, платили ему гонорар. Павилли долго обличал слабость выступления своего предшественника, плод, по его словам, неуместной робости и ненужной умеренности. Затем, когда он закончил, он приказал молодому помощнику обладавшему зычным голосом зачитать перед собравшимися весь перечень злоупотреблений.

Это был замечательный документ. Он начинался с весьма пристрастной оценки текущей напряженности и слабости Франции перед лицом англичан, в чем обвинялись арманьяки, и особенно сам граф Арманьяк. Затем переходил к обзору состояния государственных финансов. Правительство было банкротом и достигло пределов способности страны платить налоги. Единственным выходом из положения было серьезное сокращение государственных расходов. На протяжении многих лет главной проблемой было присвоение королевских налоговых поступлений принцами, но парижский список злоупотреблений об этом умалчивал, поскольку единственными значительными бенефициарами после кризиса 1411 года были герцог Бургундский и его друзья. Вместо этого внимание было сосредоточено на расходах различных представителей королевской семьи и на раздутом штате государственных служащих. Утверждалось, что за время правления короля его бюджет увеличился более чем в пять раз, а расходы на содержание королевы — в четыре раза. Утверждалось, что большая часть этих расходов ушла в карманы офицеров и слуг, в то время как король, королева и Дофин были "тихо разграблены". Королевские владения обнищали и было заброшены, а доходы с них растрачивались управляющими. Число государственных служащих удвоилось. Их зарплаты, гонорары и привилегии вышли из-под контроля. Чиновники от канцлера и казначея до мелких местных управляющих поступали на государственную службу как люди со скромным достатком, и уже через несколько лет их видели с карманами набитыми золотом и серебром, владеющими большими замками, прекрасными городскими особняками и выдающими своих дочерей замуж за дворян. Друзья и клиенты великих людей получали роскошные пенсии и гранты. Все управление армиями было непоправимо коррумпировано, поскольку военные казначеи и их приспешники потворствовали возмутительным махинациям, делясь доходами с военачальниками. Выйдя за рамки обличения финансистов и администраторов, университетские doléances обратились к более широким политическим претензиям: паралич Совета, невежество и коррупция судей, неспособность советников Парламента, алчность налоговых сборщиков, мошенничество монетных дворов. Самые вопиющие преступники были названы поименно, и подробно описаны их злодеяния.

Трудно проверить всю эту информацию по сохранившимся записям, но очевидно, что авторы списка имели доступ ко многим деталям изнутри администрации. Некоторые факты были слишком известны, чтобы их отрицать, заявили в Университете. Другие были сообщены им "преданными людьми, обладающими значимостью и властью, которые желают лишь служить вашей чести и интересам". Описанные пороки культивировались так долго, что пресечь их теперь можно было только жестокими средствами, а именно: реформа администрации, принудительный заем у 1.500 самых богатых чиновников, жесткая экономия бюджета королевских родственников и отмена всех неправомерных пожалований и грантов. В конце чтения Эсташ де Павилли встал, чтобы напомнить Дофину, как часто подобные жалобы поступали раньше и как мало было сделано по ним. На этот раз, сказал он, к ним следует отнестись серьезно. Все присутствующие делегаты выкрикнули свое одобрение, подбадриваемые толпой зрителей, которые столпились во дворе, чтобы посмотреть на это зрелище[414].

Работа по реформированию началась сразу же, под давлением Университета и парижский улиц и при поддержке королевского Совета герцога Бургундского. Дофин назначил специальную комиссию из двенадцати "мудрых и выдающихся ученых людей" для подготовки всеобъемлющей программы реформы. В ее составе преобладали представители провинций, представленных в Генеральных Штатах, а также представители Университета и парижского муниципалитета. Многие из них также были советниками или пенсионерами герцога Бургундского. Как только комиссия приступила к работе, начались чистки. 24 февраля 1413 года на заседании Совета под председательством Дофина, на котором присутствовали Иоанн Бесстрашный и его сын Филипп, граф Шароле, был принят ордонанс об отстранении от должности почти всех высших финансовых чиновников Парижа. Александр ле Бурсье, влиятельный генеральный сборщик налогов, в течение многих лет обогащался, облегчая путь великих людей к грантам и назначениям. В ордонансе он был назван по имени. Многие из отстраненных чиновников были арестованы. Другие, вовремя предупрежденные, бежали из столицы или нашли убежище в ее церквях. Оставшиеся в живых пытались удержаться на своих постах, донося на своих коллег. Была назначена еще одна специальная комиссия, в которой также были представлены Университет и муниципалитет Парижа, для изучения их счетов и рассмотрения дальнейших мер по реформированию[415].

Эти события вызвали бурную реакцию среди дворян в Совете и при дворе. В их глазах Генеральные Штаты потерпели неудачу. Основной причиной их созыва была отчаянная потребность в новых налогах, но они не были согласованы. Дворяне были встревожены радикальными настроениями делегатов. Их пугал нарастающий гнев на улицах Парижа, где мясники мобилизовывали своих сторонников. Чистка администрации также вызвала глубокое возмущение. Многие из тех, кто пострадал при чистке, были их друзьями и клиентами, а некоторые были совершенно невиновны. Существовала реальная перспектива того, что принцы и высшее дворянство могут не только потерять свой привилегированный доступ к ресурсам короны, но и вынуждены будут отказаться