Мария Волконская - Михаил Филин

Ведь «преданность сердцем и душой» все же важнее того, о чем судачили кумушки XIX века и до чего пытались и поныне пытаются докопаться иные биографы княгини Волконской.

Отставной штабс-капитан Иосиф Викторович Поджио умер 6 (или, быть может, 8) января 1848 года в иркутском доме Волконских, куда он, словно чувствуя неизбежное, приехал из селения Усть-Куда за два дня до кончины.

О последних же десятилетиях жизни Александра Поджио можно поведать немало интересного.

После смерти брата Александр Викторович окончательно, официально переселился из Усть-Куды в Иркутск. Там в 1850 году он неожиданно женился на Л. А. Смирновой, классной даме Иркутского девичьего института, «урожденной москвичке и без всякого состояния, но чрезвычайно доброй» (Н. А. Белоголовый), которая была моложе декабриста ровно на четверть века. Современники говорили, что, узнав об этом браке, «Волконская с горя захворала»[870].

В 1854 году у супругов Поджио родилась дочь Варя, которая (став в замужестве Высоцкой) дожила до советских времен.

Вскоре окончилась николаевская эпоха…

После амнистии 1856 года восстановленный в правах Поджио решил остаться в «дорогой и всегда памятной Сибири». Он занялся огородничеством и мукомольным делом, потом по старой привычке давал частные уроки и в конце концов пустился в золотоискательство — но нигде не сумел найти свою жилу. В 1859 году невезучий шестидесятилетний предприниматель возвратился-таки в Россию.

Отныне в отношениях Александра Поджио с Волконскими наступил новый период. «Ни его женитьба, ни изменившиеся условия жизни семей Волконских и Поджио после амнистии не в силах были разрушить их глубокую взаимную привязанность, — пишет О. И. Попова. — Жизнь Волконских и Поджио была тесно сплетена до конца их дней»[871]. Сергей Григорьевич, давно свыкшийся со своей полуотставкой, до самой гробовой доски относил Александра Викторовича (прозванного «Дядькой») к числу закадычнейших друзей.

Волконские встречались с вернувшимся Поджио, всячески старались помочь ему, «пробивавшемуся между жизнью и смертью»[872], в непростых финансовых (наследственных) делах, устраивали денежные ссуды Александру Викторовичу, привечали его молодую и симпатичную жену и конечно же переписывались с декабристом.

Писал в ответ и он, причем особенно часто Поджио посылал нацарапанные дурным почерком весточки князю Михаилу Сергеевичу Волконскому, своему любимцу и былому ученику, а теперь уже взрослому и вполне респектабельному человеку. Весьма примечательно, что многие из этих проникновенных посланий завершались (равно как и мартовское 1868 года послание Александра Викторовича к Нелли[873]) традиционной, почти неизменной, напоминающей родительскую (сызнова подчеркнем: напоминающей) формулой: «Все мои тебе благословения»[874]. (В опубликованной Н. П. Матхановой сотне писем Поджио к прочим лицам точно таких концовок больше нет, а отдаленно похожих, кажется, всего четыре и применены они явно бессистемно — можно сказать, случайно.)

В эпистолярном диалоге с Михаилом Сергеевичем зачастую упоминалась и М. Н. Волконская. Обращаясь к Мишелю, Поджио охотно делился воспоминаниями о ней, величал княгиню «достойной» и даже «святой матерью», говорил о ее «великом смирении»[875]. А в письме, датируемом осенью 1871 года, декабрист назвал Марию Николаевну просто «мамой»[876]. Впрочем, все это опять-таки ничего толком не доказывает…

С лета 1861 года по предложению Нелли Александр Викторович занял должность управляющего имением Шуколово Дмитровского уезда Московской губернии. (Усадьба и земля принадлежали внуку княгини Волконской — сыну Нелли от первого мужа, Д. В. Молчанова.) Мало-мальскими достижениями на новом поприще он похвастаться, увы, не мог. «Сел не в свои сани и взялся не только за шаткое дело, но и не по силам и взгляду», — писал тогда С. Г. Волконский[877].

А в мае следующего года Поджио сообщили о серьезном недомогании Марии Николаевны. Он мигом бросил все дела и поспешил к ней, в имение Воронки Козелецкого уезда Черниговской губернии (владение второго мужа Елены Сергеевны, Н. А. Кочубея). В Воронках декабрист прожил подле угасающей княгини более года, разделяя с другими «уход и заботы о больной»[878], и в глубоком унынии покинул поместье вскоре после кончины Волконской.

С тех пор черниговские Воронки стали для него святой, вожделенной землей.

С осени 1863-го и до весны 1864 года Поджио сопровождал Нелли в заграничном путешествии. (Они с семьями посетили тогда Италию, где больной чахоткой муж Елены Сергеевны завершил свои дни.) Вернулся восвояси Поджио ненадолго и спустя всего несколько месяцев вновь отправился в Европу, на сей раз в Швейцарию.

Летом 1868 года Александр Викторович наведался с семейством в Воронки, поклонился праху Марии Николаевны — и опять, как ни уговаривали его остаться насовсем, отбыл за границу. Через какое-то время Поджио обосновался во Флоренции. (Там на исходе 1865 года он получил известие о смерти С. Г. Волконского.)

А весною 1873 года семидесятипятилетний Поджио сам занемог, слег и, ощущая приближение конца, попросил, чтобы его как можно быстрее отправили в Россию. Полуживого старика с немалыми трудами отвезли все в те же Воронки.

В Воронках он вскорости и испустил дух — на руках преданной Нелли, Елены Сергеевны (в ту пору ставшей уже Рахмановой). Это случилось 6 июня 1873 года.

Накануне кончины Александр Викторович Поджио высказал горячее пожелание, чтобы его похоронили в углу воронковского сада, аккурат возле часовни над могилами М. Н. и С. Г. Волконских.

Его предсмертная воля была исполнена. Он лег в ту же землю.

Много всякой всячины понаписано про отношения М. Н. Волконской и А. В. Поджио, однако на два любопытных обстоятельства, неразрывно связанных с этой волнительной и туманной историей, никто из сочинителей, кажется, не обратил заинтересованного взора.

Прежде всего, биографы не оценили должным образом занятную ономастическую рокировку, произведенную главными героями нашей книги в начале 1830-х годов: Пушкин тогда назвал своего ребенка, дочь, Марией, а самым коротким сибирским другом княгини стал Александр, «достойный уважения человек» с инициалами А. П.