Последнее дело Лаврентия Берии - Сигизмунд Миронин

Берия обратился к вошедшему:

— Присаживайтесь, товарищ генерал.

При словах «товарищ генерал» от удивления у человека поднялась правая бровь. Услышав впервые за несколько месяцев такое обращение к себе, Власик встрепенулся и выпрямился.

Берия:

— Николай Сидорович, расскажите историю с письмом Тимашук. вы действительно не видели письмо Тимашук?

— Я видел письмо Тимашук, написанное 29 августа 1948 года, и уже 30 или 31 августа передал это письмо Абакумову. Одновременно я встретился с Поскрёбышевым и попросил его не доводить это письмо до сведения Сталина, так как профессор Егоров, который отвечал за лечение Жданова, был мой приятель. Никаких оснований верить Тимашук не было, никаких данных, порочащих профессоров, не было, о чем я и доложил Сталину.

— Кто вас допрашивал, кроме тех, кто указан в протоколе?

— Кроме Гоглидзе, со мной несколько раз беседовал сам Игнатьев.

— Вы сами верите, что Жданова убили?

— Трудно сказать. Хотя странности в смерти товарища Жданова были. Я беседовал с несколькими врачами, показывал им ЭКГ Жданова, и все они как один говорили, что Жданов умер не от инфаркта, а от странной остановки сердца. Да и очень странным выглядело вскрытие тела товарища Жданова в ванной комнате на Валдае.

В течение всего разговора Берия был очень внимателен к Власику.

— Почему вас уволил товарищ Сталин? Вы много украли?

— Это навет моих недоброжелателей, ничего особенного я не украл. Только те трофеи, которые я приобрел после войны. Эту подметную бумагу специально написали против меня и подсунули Хозяину, и я даже знаю, кто это сделал.

— И кто же?

— Булганин.

Берия даже вздрогнул от неожиданности. Опять Булганин?

Власик сказал:

— После вскрытия тела товарища Жданова комиссией было установлено, что его лечение было правильным.

— Тогда почему он умер?

— Одному Богу известно, — ответил Власик. — Ваш зам, генерал Серов, обещал стереть меня в порошок, если я что-то вякну о своем увольнении.

— Разберемся.

В конце беседы Власик умоляюще посмотрел на Берию и попросил:

— Товарищ маршал, выпустите меня из тюрьмы, я ни в чем не виноват. И суда нет, и обвиняют меня непонятно в чем.

Берия ответил:

— Хорошо, я разберусь, Николай Сидорович.

Берия допрашивал Власика, предупредив того о строгой конфиденциальности беседы. Однако Берия решил задержать освобождение Власика из-под ареста, хотя видел, что на Власике ничего не было. «Если мы выпустим Власика, то “крот” поймет, что мы вышли на него», — сказал Берия следователю, когда Власика увели. Берия боялся утечки информации.

В свое время Сталина до крайности возмутило, что по документам Власик якобы съел несколько десятков тонн какой-то особо деликатесной рыбы, которую самолетами доставляли в Москву из Мурманска и Архангельска. В апреле 1952 года генерала Власика сняли с должности начальника личной охраны Сталина. Берии была известна фраза, сказанная генералом при его аресте: «Значит, скоро не будет Сталина». Теперь нужно было допросить Поскрёбышева.

Примерно через час, сопровождаемый секретарем, в кабинет вошел маленький, тщедушный на вид человек в форме генерал-майора (но в отставке). Это был генерал-майор Александр Николаевич Поскрёбышев, который до декабря 1952 года ведал кабинетом Сталина и подступами к нему. Сталин иронически называл его «Главным». Для посещения приемной Сталина существовал особый порядок. Нужно было позвонить Поскрёбышеву, рассказать, зачем идешь, и только тогда он давал распоряжение охраннику на входе в приемную пропустить тебя. Обязательно нужно было показать документы. И так по несколько раз в день. Работал он почти сутки — часов в 5 утра приезжал с работы, а в 10–11 утра уезжал на работу. У него была феноменальная память. Он давал ответ на любой вопрос, который ему задавали. Он помнил все телефоны наизусть и никогда их не записывал. Про него говорили: ходячая энциклопедия. В декабре 1952 года в связи с делом Тимашук многолетний начальник личной канцелярии Сталина А.Н. Поскрёбышев был отстранен от работы. Временным руководителем канцелярии Сталина был назначен С. Чернуха. После смерти Сталина Поскрёбышев был освобожден и отправлен на пенсию.

Поскрёбышев выглядел почти карликом. У Поскрёбышева была округлая форма черепа с большой лысиной и остатками волос по бокам черепа. Прямой нос. Нависающие складки над круглыми глазами. Широкие толстые губы. Брови вразлет, редеющие к периферии лица. Кожа лица была дряблая и как бы свисала с костно-мышечного основания, особенно в углах рта. Подглазины выглядели как обвислые шторы на старом окне. Маленькие зыркающие глаза, оттопыренные уши. Одет в полувоенный китель с погонами генерал-майора. Он напоминал маску грусти, используемую уличными халдеями. Глядя на него, Лаврентий вспомнил о другом коротышке — Ежове и о том, как трудно было того убедить выпустить арестованных. «Да, коротышки обычно влиятельны», — подумал Берия. Глаза-мышки Поскрёбышева обежали лицо собеседника и спрятались в прищуре.

Берия поднялся из-за стола и пожал Поскрёбышеву руку.

— Присаживайтесь, Александр Николаевич. Расскажите мне, почему вас отстранили от товарища Сталина?

— Товарищ Сталин уличил меня в том, что я не показал ему письмо Тимашук. Сталин был разгневан. Он заявил: «Я уличил Поскрёбышева в утере секретного материала. Никто другой не мог этого сделать. Утечка секретных документов шла через Поскрёбышева. Он выдал секреты».

— А что стало с письмом Тимашук и сопроводиловкой Абакумова?

— Насколько я еще помню, я выполнил просьбу моего друга Егорова и Власика и не стал напрямую знакомить с ним товарища Сталина и показывать это письмо, а потом после того, как оно залежалось на столе у Хозяина, просто сдал его в архив. Писулька эта никакой ценности не представляла, тем более что вскрытие инфаркта у Жданова не обнаружило. Насколько, опять же, я помню, товарищ Жданов умер от внезапной остановки сердца. Об этом мне сообщил Егоров, и я ему верю. Более того, мне показалось, что письмо было организовано самим Абакумовым. Когда с подачи Игнатьева товарищ Сталин узнал об этом в декабре прошлого года, он разгневался и меня выгнал.

— На теле Жданова были обнаружены несколько мест инъекций шприцем.

— Но ведь его постоянно кололи, он буквально был исколот уколами или инъекциями. Я написал «С» красным карандашом, и письмо ушло в промежуточный архив. Его потом там нашел Суханов и подсунул товарищу Булганину, а тот — Сталину.

— Товарищ Поскрёбышев, у меня к вам еще один вопрос: вы показывали мое донесение о литиевой бомбе кому-нибудь, кроме товарища Сталина?

— Да, Булганину, как первому заму по Совету Министров.

Итак, начальник личной канцелярии генсека тоже косвенно оказался виновен в утечке сверхсекретной информации о литиевой бомбе.