Зеркало наших печалей - Пьер Леметр

Солдаты обернулись, изобразив удивление.

Рауль вышел вперед, улыбнулся:

– Мы подумали, что на новой должности тебе понадобятся опытные люди…

– Черта с два!

Рауль притворился оскорбленным:

– Ты отказываешься от помощи?!

Габриэль шагнул вперед, стиснув зубы, чтобы не прорвалась ярость, и процедил:

– Вы сейчас же уберетесь отсюда. Все трое.

Рауль опустил голову, долго шарил в кармане, достал платок в синюю полоску и медленно развернул. Габриэль похолодел. На ладони Ландрада лежала печатка с инициалами П. Д., похожая на ядовитое насекомое, та самая золотая печатка, пропавшая несколько месяцев назад у одного из солдат. Тогда из-за нее было много жарких споров.

– Дружок, мы видели, как ты прятал ее в мешок… – Рауль обернулся. – Правда, ребята?

Амбресак и Шабрие убежденно загалдели:

– Правда, правда…

Габриэль мгновенно понял, чем ему грозит выходка Рауля: если хозяин кольца подаст жалобу, он не сумеет доказать свою невиновность. Вот ведь ужас…

Ландрад спокойно положил печатку в платок и спрятал его в карман…

Мэтр Дезире Миго покинул Отель де Коммерс ровно в семь тридцать, купил утренние газеты и дошел до остановки, как обычно, дождался автобуса и поднялся наверх, на платформу. Устроившись на сиденье, он начал просматривать прессу и ничуть не удивился тому обстоятельству, что «процесс Валентины Буасье» освещается на первых полосах. Женщина, которую уже год называли «булочницей из Пуасье» – ее отец владел там булочной, – обвинялась в убийстве бывшего любовника и его нынешней пассии. Мэтр вышел из автобуса в трехстах метрах от руанского Дворца правосудия, медленным и размеренным шагом, диссонировавшим с его возрастом (Дезире вряд ли исполнилось тридцать!) и стройной поджарой фигурой легкоатлета, направился ко входу.

Он поднимался по ступеням, поглядывая на местных репортеров и любопытствующую публику, жаждавшую сенсационных откровений. Мысли адвоката были заняты тяжелейшим обвинением, способным послать его клиентку на гильотину, поскольку преступление квалифицировали как преднамеренное и она пыталась спрятать тело. Сказать, что положение Валентины было затруднительным, значило ничего не сказать. «Безнадежное дело!» – утверждал один газетчик, основываясь на том факте, что процесс не отложили, несмотря на несчастный случай с назначенным адвокатом: несколько дней назад бедняга попал под рефрижератор. «Решение принято, в этом нет сомнений!»

Почтительно поприветствовав коллег, мэтр Миго облачился в черное одеяние с пластроном, застегнул тридцать три пуговицы и водрузил на голову шапочку-эпитог под скептически-недоумевающими взглядами членов Руанской коллегии адвокатов, познакомившихся с блестящим парижанином всего месяц назад. Он вернулся в Нормандию по семейным обстоятельствам (его старая матушка была нехороша и нуждалась в присутствии сына) и без подготовки взялся за «это грязное дело», от которого все отбрыкивались. Жест произвел впечатление…

Красота обвиняемой с первого взгляда покорила зал судебных заседаний. У хрупкой молодой женщины было дивное лицо с высокими скулами и зеленые глаза. Строгий покрой костюма не скрывал великолепную фигуру.

Никто, впрочем, не брался предсказать, как внешность Валентины повлияет на присяжных. Довольно часто хорошеньких женщин судили куда строже и приговаривали к большим срокам заключения.

Мэтр Миго крепко пожал клиентке руку, произнес несколько слов, понизив голос, и занял место перед ней, чтобы наблюдать за «вялотекущим» процессом.

Накануне прокурор Франкето ограничился перечислением фактов и обстоятельств дела, после чего огласил классический призыв «к суровости, с которой общество обязано…». Он предварительно взвесил все доказательства, имеющиеся против обвиняемой, напомнил себе, сколь слабо подготовлен ее адвокат, и решил не утруждаться. Человек он был ленивый и скорее недобросовестный, так что руанские завсегдатаи скандальных процессов не знали, стоит ли приходить в суд и выслушивать обвинительное заключение, которое ни жесткостью, ни изящным слогом не будет обязано Министерству юстиции.

Заместитель прокурора весь первый день опрашивал, а заодно и натаскивал свидетелей, а мэтр Миго лихорадочно листал папку с делом, стараясь держаться незаметно: каждый в зале заседаний понимал, как «угнетает» его ситуация. Присяжные с интересом наблюдали за ним, и в их глазах читалось снисходительное сочувствие – совсем как к мальчишкам, ворующим яблоки, или к рогоносцам.

К середине дня в Руанском суде стало скучно. Накануне ничего интересного не случилось, равно как и этим утром, так что процесс явно близился к завершению. Обвинительную речь прокурор произнесет не раньше половины двенадцатого, и, если адвокат обвиняемой не взбодрится – а он, конечно же, не взбодрится, с чего бы это случилось? – много времени его ответное слово не займет. Ближе к полудню присяжные удалятся на заседание, прозвучит приговор, так что обедать все будут дома.

В девять тридцать генеральный адвокат отпустил последнего свидетеля, и мэтр Миго неожиданно «очнулся», затуманенным взором посмотрел на человека, дававшего показания, и спросил (присутствующие наконец услышали его голос!):

– Скажите, господин Фьербуа, вы видели или встречали мою клиентку утром семнадцатого марта?

– Так точно! – рявкнул свидетель, бывший военный, а ныне консьерж. – Я тогда подумал: «Эта малышка – ранняя пташка, трудолюбивая девочка…»

По залу прошел гул, председатель взялся за молоток, и мэтр Миго встал:

– Почему же вы не сказали об этом полицейским?

– А меня никто не спрашивал…

Голоса зазвучали громче – публика изумилась, а заместитель прокурора заподозрил неладное.

Стало ясно, что расследование провели на скорую руку.

Молодой адвокат, досконально изучивший дело, сумел вникнуть в мельчайшие детали и заставил одних свидетелей изменить показания, других запутал, действо оживилось, присяжные наслаждались, взбодрился даже судья, которому до пенсии оставалось несколько недель.

Пока молодой защитник обнажает промахи сыщиков, вранье и приблизительность показаний свидетелей, торопливость следствия, напоминает присутствующим статьи уголовно-процессуальной процедуры, попытаемся понять, кто этот блестящий молодой адвокат, имеющий все шансы перетянуть присяжных на свою сторону.

Дезире Миго не всегда был мэтром Миго.

В году, предшествовавшем «процессу Буасье», он три месяца звался «мсье Миньоном» и был учителем единственного класса школы в Риваре-ан-Пюизэ, где применял к ученикам педагогические новации. Школа превратилась в одеон[21], а дети весь первый триместр сочиняли «конституцию идеального общества». Мсье Миньон внезапно исчез накануне появления инспектора академии, но оставил неизгладимое воспоминание в сердцах своих детей (и умах родителей, но по прямо противоположным причинам).