Отрада - Виктория Богачева

— К стене прижал... – Отрада вздрогнула. – Целовать пытался...

— И?

— И все... тетка Русана вошла, — дочка тоскливо вздохнула.

— Ничего, моя пташка, ничего, — Любава притянула ее к себе, накрыла ладонью медовый затылок и поцеловала в лоб. – Не было ничего, вот и все. А в избу старосты больше ты никогда не пойдешь.

— Матушка, он сам... я уйти хотела... я даже не глядела на него, — испуганным шепотом произнесла Отрада, хватая мать за руки. – Я не... не...

— Тшшш, — Любава, опираясь ладонью о стену, медленно поднялась на ноги и потянула следом за собой дочь. – Не нужно об этом. Про Первана давно дурная слава ходит... да про весь их род! – в голосе матери прозвучала непривычная злость, и Отрада сперва отпрянула, помыслив, что матушка разгневалась на нее.

— Не было ничего, слышишь, Радушка? А избу обходи дальней дорогой, — решительно повторила Любава и завела дочь в горницу, слегка подтолкнув в спину.

Отрада лишь растерянно хлопала глазами. Но рыдать и всхлипывать перестала, уж и так все глаза выплакала. Снова поежившись, она обхватила плечи руками и опустилась на ближайшую лавку. Потом откинулась на стену и устало прикрыла глаза.

— Матушка, он так разозлился... а коли сюда придет? – пробормотала Отрада вполголоса.

— Не придет, — спокойно отозвалась Любава. – Не весь разум он еще пропил свой.

***

Седмицу Отрада не казала носа из избы. До колодца сбегает с коромыслом – и быстрее обратно, в дом! Никуда не ходила, с подружками не гуляла и старалась побыстрее забыть про Первана. Да не думать о том, чего не случилось, но могло, не вернись тогда Русана с Забавой... Стояна к ней сама приходила, ее-то она была рада увидеть. Но даже подруге не смогла Отрада рассказать о том, что приключилась. Сказалась больной. Мол, одолела лихоманка, из рук все валится, голова тяжестью налилась, тело ломит...

Так и сидела она в избе, чинила прохудившуюся одежу, мела полы, делала из золы бучу – пора было и за стирку браться, к ручью идти. Но весь век-то взаперти не просидишь. Хотя мать ее не торопила. На свое единственное позднее дитя она надышаться не могла.

А в вечер накануне, как приготовилась Отрада из заточения своего выйти, явились в избу незваные, нежеланные гости. Они с матерью убирали стол после тихой, скромной вечери, когда громкий, нетерпеливый стук в дверь заставил их обеих подпрыгнуть – столь нежданно он прозвучал посреди уютной тишины.

Любава побледнела, словно чувствовала беду, но пошла открывать, так и не взглянув на дочь. Отрада же едва поборола желание скрыться за натянутой у печи занавеской – в бабьем куте, где обычно стряпали и хранили нехитрую домашнюю утварь: горшки и чугуны. Но все же осталась на месте, не посмев бросить мать.

— ... цыц, баба, сколько можно уже!

— Все людей почтенных вокруг да около водишь!

— Скоро уж перестарком станет, — из сеней послышались голоса, и Отрада охнула. В этот момент дверь распахнулась, в комнату скользнул ветер и вошли несколько мужчин.

— Вечеряли? – в одном из незваных гостей она узнала дядьку Живана.

Пока был жив ее отец, то вместе они бортничеством промышляли. А как умер, то дядька Живан все себе забрал. Мол, задолжал ему отец Отрады...

Невольно она отступила назад и опустила взгляд в пол.

— Уж давайте без вступлений! И так какую седмицу вокруг да около ходим! – второй знакомый голос заставил ее вскинуть голову.

Уперев ладони в бока, в дверном проеме стоял ее вуй, брат матери. Жесткие завитки его рыжих, косматых волос торчали из-под шапки, которую дядька Избор как раз стащил с головы и смял в огромных ладонях.

— Макошь свидетель, я в первый же раз сказала тебе всю правду, а ты сюда повадился через день ходить, будто медом намазано.

— Ты, баба, говорить будешь, когда мы велим. А пока посиди да послушай, о чем мужи умные толковать будут.

— Это вы у меня в гостях, а не я у вас! – возмущенно проговорила Любава Брячиславна. – И слушать я вас не обязана.

— Тут брат твой, опомнись, женщина!

— Я у мужа в роду уж третий десяток весен. Слова брата – не указ мне, — уверенно отрезала она. – Сказала же, не стану Отрадку сватать, почто еще ходите?

— Чтоб тебя да девку твою несмышленую уму разуму научить.

— Уж мы как-нибудь без вас управимся, — сварливо ответила Любава Брячиславна.

Отрада не ведала, куда себя деть. Когда мать упомянула сватовство, она едва сознания не лишилась. Пришлось назад отступить и ладонью о столешницу опереться. Тогда чуть полегче стало. Никогда прежде матушка ни о чем таком не заикалась, ничего дочери не рассказывала.

Да за кого же ее просят отдать? Тайком, из-под ресниц она поглядела на вуя. У дядьки Живана сыновей-то не женатых не было... и сам он с женой жил. Стало быть, токмо дядька Избор остается...

— Ты, баба, погляди на чадушко свое повнимательнее, — вуй впервые за все время повернулся к Отраде. Он указал на нее скрюченным пальцем, и девка залилась краской, предчувствуя дурное.

– Тоща, рыжа, страшна, глазищами хлоп-хлоп, да язык без костей, да кое-где шило, вечно всюду лезет да вперед мужей говорит. Кто ее такую кроме сына младшего моего возьмет? Да еще и бесприданница считай.

Отрада вздрогнула, словно ее ударили, и снова склонила голову, продолжив рассматривать пол у себя под ногами. Ей пришлось закусить изнутри щеки, чтобы промолчать.

Любава Брячиславна же, с достоинством обойдя обоих мужиков, остановилась как раз перед столом, подле которого замерла дочь. Выпрямившись ровнехонько напротив брата, она укрыла Отраду за своей спиной.

— Ну так и не берите ее, худородную да худосочную! – твердо проговорила она. – Ладно, поболтали и будет, ступайте уже, а ты, Избор, крепко-накрепко запомни, что дочкой своей я торговать не стану.

— Ой дура, ой баба-дура, — вуй со всего маху швырнул шапку на пол, а дядька Живан токмо покачал головой.

– Ищо пожалеешь! – сказал Избор напоследок и громко хлопнул дверью сеней. Его дружок засеменил следом.

Когда все звуки стихли, Отрада тихонько всхлипнула: еще бы, такой позор... Уж как они ее хаяли да злословили... Любава же, выпроводив гостей, со стоном схватилась за грудь и медленно осела на лавку. Побледнела она аж