И грянул град - Лориана Рава

-- Да чем тебя так смущает эта баба? Ну стара, ну уродлива, ну так не её вина. Зато толковая, глупостей от неё ждать не приходится, мне со сбором целебных трав даже помогала.

-- Тебя её шрамы не раздражают?

-- Я лекарь, моё дело лечить больных, которые выглядят и пострашнее, чем она. Хорош бы я был лекарь, если бы стал от их вида блевать. А ты просто не думай о них, и всё.

-- Не могу.

-- Ну, тогда поднапряги воображение и думай, будто это прекрасные юноша и дева. Очень может быть, что чувства у них не хуже. И думай, что до конца путешествия тебе совсем недолго осталось. Доедем до Куско, там они останутся, и ты больше её не увидишь.

-- Саири, наверное, увижу. И каждый раз, когда его буду видеть, буду думать об этом.

Морская Волна тем временем говорила Инти:

-- Любимый, не кори себя за судьбу Ветерка. Ты тут не виноват нисколько. Я ведь понимаю, почему он так поступил. Слишком хорошо понимаю, -- Морская Волна вздохнула.

-- Понимаешь? А я, если честно, до сих пор не вполне понимаю... Дело в том, что его воспитывал твой отец?

-- Да. Но дело не в том, что он его против тебя настраивал. Этого, может, и не было... Дело в том, что мой отец был очень требователен к себе и к другим. Ему была важна такая чистота, чтобы ни малейшего пятнышка... Моей матери было из-за этого очень тяжело с ним, любая случайная оплошность могла вылиться в скандал.

-- Допустим, ты права, но я не понимаю, при чём тут это и Ветерок...

-- Да при том, что я ведь тоже была такой... Не в том смысле, что стремилась оттереть любое пятнышко, а в том, что я была изначально очень строга и требовательна к людям. Я не могла допустить мысли, чтобы пойти замуж за простого, обыкновенного юношу. Мне нужен был человек, способный совершить подвиг... и когда я узнала о том мерзавце-майя... Я ведь тогда думала что он герой, готовый поднять свой народ против угнетателей, а такого героя я уже была сразу готова полюбить... Отец даже не принуждал меня. Вернее, может, он и стал бы принуждать, если бы я отказывалась, но ведь я согласилась, я поехала добровольно... И лишь этот горький урок показал мне, что слишком часто мы знаем о людях слишком мало, чтобы правильно их оценивать... А Ветерок, усвоив идею чистоты и безупречности от деда, в какой-то момент не только тебя, но и всю страну счёл слишком грязной, чтобы её любить. А потому и предпочёл ей ничем не запятнанную мечту о славном городе Афинах...

-- Ну, ничего себе чистая мечта! О городе рабовладельцев!

-- Да, рабовладельцев. Впрочем, он не думал о том, каково приходилось их рабам. Не смущало его даже и то, что они хоть и славили демократию, но при этом безумно боялись тирании. Знаешь, я только в плену у Ловкого Змея поняла почему...

-- И почему же?

-- Да потому что в каждом из них жил маленький тиран, который мог терзать жену и рабов. Потому что их свобода на деле -- это право быть вот таким тираном. И дело не только в том, что им требовалась обслуга. Если бы у них лопаты сами копали, а косы косили, то тогда бы они едва ли отказались от рабов. Потому что даже такая волшебная лопата -- это всего лишь лопата, вещь... А раб, хоть и считался вещью, но ведь это не совсем вещь. Рабовладелец не мог не видеть, что перед ним -- человек, он живой, он чувствует. Именно эта власть так привлекает. Ведь в глубине души такой рабовладелец не мог не понимать -- и его рабу хочется быть свободным, быть человеком. И рабовладельцу сладко было его этой возможности лишать. Знаешь, Ловкому Змею было почти столь же сладко потом бить меня, чем до того принуждать к удовлетворению его похоти. Он знал, что я не просто красивая куколка, а личность, и потому ему было столь сладко эту самую личность во мне убивать. Ведь что такое унижение, как не зачёркивание личности и её частичное уничтожение? Я думаю, что афинские рабовладельцы с рабами обоего пола и жёнами вели себя точно так же. Они наслаждались тем, что имеют власть их унизить, но при этом на самой глубине души у них шевелился страх, что кто-то может взять власть и над ними и тоже их унизит. Оттого их правители у них всегда были на подозрении, и на этом держалась их любовь к участию в управлении. Но ведь у нас не так. Наш народ считает идеалом таких правителей, которым можно было бы доверять и не ожидать от них подвоха. Очень многие добрые люди часто считают достойными недостойных, так как приписывают им собственные добродетели, как афинские граждане приписывали своим правителям ту склонность к тирании, которая сама по себе сжирала их изнутри. Ведь, если подумать, несчастнейшие существа были эти афиняне. Каждый из них в глубине души боялся своей жены, боялся, что она отомстит ему за то, что её держат взаперти, за все унижения, которые ей приходится терпеть, за нелюбовь... Да, они не могли любить женщин, ибо считали их исключительно тупыми и злобными созданиями, потому если и могли любить кого-то, то только юношей, с женщиной разве поговоришь о философии...

-- Ты -- мудрейшая женщина на свете, -- сказала Инти и стал лобзать её пальчики (жест, вызвавший блевотную реакцию у Ворона, о чём, впрочем, Инти не мог знать), -- и добрейшая. После того, что с тобой сделали, ты ещё можешь жалеть мерзавцев. А я вот не способен...

Он с грустью взглянул на покрывавшие её тело следы ожогов. Морская Волна уже успела рассказать ему, как Ловкий Змей, глумясь, говорил ей, что мужчине проще теперь лечь в постель с мумией, чем с ней. Инти опять прижался устами к её устам, с сожалением думая, что скоро от этого блаженства придётся оторваться. Всё-таки они ещё не дома....

И в этом момент в палатку вбежал лекарь, и смущённо проговорил:

-- Простите, что прерываю вас, но возле лагеря замечены подозрительные люди.

-- Кем замечены? -- тут же спросил Инти, -- Вороном?

-- Нет, Утешей, -- ответил лекарь, -- она умыться