Ни пенсом больше, ни пенсом меньше - Джеффри Арчер

— Наверное, об этом пока нельзя говорить, — сказал Дэвид, — поэтому я бы попросил вас считать наш разговор конфиденциальным.

Дэвид совсем не помнил, как он добрался домой и кто уложил его в постель. На другое утро он появился в офисе довольно поздно.

— Берни, простите меня великодушно. Вчера отлично погуляли с Ричардом в «Аннабель», вот и проспал после хорошего вечера.

— Пустяки. Рад, что вы хорошо отдохнули.

— Надеюсь, вы не сочтёте меня неосторожным, но вчера я сказал одному лорду — даже имя вспомнить не могу, — что ему стоит вложить деньги в нашу компанию. Наверное, я немного поторопился.

— Не беспокойтесь, Дэвид, у нас все честно, а вам нужно отдохнуть — работаете как вол.

Джеймс Бригсли вышел из своей лондонской квартиры в Челси и, подозвав такси, отправился в банк «Уильямс и Глин». По складу характера Джеймс был человеком общительным, и когда он учился в Хэрроу, по-настоящему его привлекал только театр. По окончании школы отец запретил ему даже думать о сцене и потребовал, чтобы он продолжил образование в колледже Крайстчерч в Оксфорде, где молодого человека опять больше интересовало Драматическое общество, нежели получение диплома в области политики, философии и экономики. Окончив университет, Джеймс никому не рассказывал, получил он диплом в конце концов или нет. После Оксфорда он поступил на службу в Гренадерский гвардейский полк, что также дало ему возможность развернуть свои сценические способности и открыло перед ним двери лондонского высшего света, где он преуспел во всём, в чём только может при данных обстоятельствах преуспеть богатый молодой красавец виконт.

После двух лет службы в гвардии папа-граф подарил ему двухсотпятидесятиакровуюp[14]ферму в Хэмпшире, чтобы сын не бездельничал, но сельское житьё было не для Джеймса. Он передал ведение хозяйства управляющему и опять окунулся в светскую жизнь Лондона, продолжая мечтать о сцене и отлично понимая, что отец все так же считает служение Мельпомене неприличным для будущего пэра. Пятый граф мало обращал внимания на своего отпрыска, и тому было непросто убедить отца, что он умнее, чем о нём думают. Дэвид Кеслер, разболтавшись после нескольких рюмок, предоставил ему возможность доказать старику, что тот ошибается.

В банке «Уильямс и Глин», расположенном в красивом старинном особняке на Бирчин-лейн, его провели в кабинет управляющего.

— Мне нужны деньги под залог моей фермы в Хэмпшире, — объяснил свой визит лорд Бригсли.

Управляющий Филип Изард, хорошо знавший молодого человека, также был знаком и с его отцом. Хотя он уважал мнение графа, но не тратил много времени на молодого лорда. Тем не менее, не в его правилах было допытываться о причинах подобной просьбы клиента, чья семья держала счёт в их банке не первый век.

— Какую именно сумму вы хотите получить, милорд?

— Земля в Хэмпшире стоит тысячу фунтов за акр и всё время растёт. Ну, скажем, тысяч сто пятьдесят фунтов будет разумной суммой. Тогда на эти деньги я бы смог купить акции.

— А вы согласны оставить сертификат на покупку акций в банке в качестве обеспечения?

— Согласен. Какая мне разница, где он будет лежать.

— Тогда, думаю, ваш вопрос решится положительно и мы выдадим вам ссуду в 150 000 фунтов стерлингов под два процента годовых по базовой ссудной ставке.

Джеймс не знал, что означает «базовая ссудная ставка», но знал, что компетенция и репутация банка «Уильямс и Глин» были безупречны.

— Благодарю. И приобретите для меня, пожалуйста, 35000 акций компании «Проспекта ойл».

— А вы тщательно проверили эту компанию, милорд? — спросил Изард.

— Разумеется! — весьма резко ответил Бригсли. Он никогда не испытывал благоговейного трепета перед банкирами.

Силвермен вкратце рассказал по телефону Харви Меткафу о знакомстве Дэвида в «Аннабель» с неизвестным пэром, у которого, похоже, денег было больше, чем мозгов. Харви тут же выбросил на рынок 40 000 акций по 4 фунта 80 пенсов за штуку. 35 000 купили «Уильямс и Глин», а остаток снова разобрали мелкие инвесторы. Цена опять немного поднялась. У Харви осталось всего 35 000 своих собственных акций, и за четыре дня ему удалось полностью избавиться от них. Итак, на распродажу всего запаса акций «Проспекта ойл» ушло четырнадцать недель. Прибыль Харви Меткафа составила более шести миллионов долларов.

В пятницу утром акции стоили 4 фунта 90 пенсов, а Кеслер — сама наивность — привёл четырех крупных вкладчиков: перед тем как позвонить Йоргу Бирреру, Харви тщательно изучил все материалы.

Стивен Брэдли купил 40 000 акций по $ 6,10.

Д-р Робин Оукли купил 35000 акций по $ 7,35.

Жан-Пьер Ламани купил 25 000 акций по $ 7,80.

Джеймс Бригсли купил 35 000 акций по $ 8,80.

Сам Дэвид Кеслер купил 500 акций по $ 7,25.

Все вместе они купили 135 500 акций на сумму чуть больше одного миллиона долларов. Также, благодаря им, цены всё время поднимались, что дало Харви возможность выбросить все свои акции на естественный рынок.

И снова Харви Меткафу афёра удалась. Его имя не появлялось на фирменных бланках, и сейчас у него не было акций «Проспекта ойл». Никто ни в чём не мог обвинить его. Он нигде не нарушил закон. Даже геологический отчёт содержал столько «если» и «но», что спокойно прошёл бы в суде. Что же до Дэвида Кеслера, то разве Харви виноват в его юношеском энтузиазме и неумении подождать? Он даже никогда не встречался с этим человеком. Харви Меткаф открыл бутылку шампанского «Крюг Приве Кюве» 1964 года, доставленную из Лондона от «Хеджес энд Батлер», медленно отхлебнул глоток и закурил сигару «Ромео и Хулиета Черчилль». Устроившись поудобнее, он тихо наслаждался своей победой.

Дэвид, Стивен, Робин, Жан-Пьер и Джеймс также на выходных отмечали свои достижения. А почему бы и нет? Их акции стоили 4 фунта 90 пенсов, и Дэвид уверял, что они ещё поднимутся до 10 фунтов. В субботу утром Дэвид впервые в жизни заказал себе у портного костюм. Стивен раздражённо просмотрел экзаменационные работы своих студентов-первокурсников. Робин был на спортивном празднике в школе, где учатся его сыновья. Жан-Пьер вставлял в новую раму картину Ренуара. А Джеймс Бригсли уехал на охоту, убеждённый, что наконец-то сможет похвастаться отцу попаданием в яблочко.

В понедельник в девять часов утра Дэвид пришёл на службу и обнаружил, что дверь заперта. Он никак не мог сообразить почему. Обычно секретарши приходили к 8.45.

Подождав чуть больше часа, он дошёл до ближайшей телефонной будки и набрал номер домашнего телефона Берни Силвермена. Никто не ответил. Тогда он позвонил домой Ричарду Эллиоту — ничего, кроме длинных гудков. Он позвонил в Абердинский филиал — результат был тот же. Дэвид решил вернуться в офис. «Наверняка существует какой-то простой ответ на этот вопрос», — размышлял он. Может, ему все приснилось? Или сегодня воскресенье? Нет, на улицах было полно людей и машин.