Ни пенсом больше, ни пенсом меньше - Джеффри Арчер

— Звучит заманчиво, наверное, неплохое размещение капитала, — заметил Робин, — а так как вы сами служите в этой компании, то, пожалуй, можно и рискнуть.

— По-моему, здесь вы вообще ничем не рискуете, — возразил Дэвид, — во всяком случае пока есть нефть.

— Вы меня определённо заинтересовали, и я обязательно рассмотрю эту перспективу самым тщательным образом в ближайшие выходные.

На ступеньках «Атенеума» они расстались. Дэвид отправился на пресс-конференцию по энергетическому кризису, которую проводила «Файнэншл таймс», а Робин поехал домой в Беркшир. Его сыновья приезжали домой на выходные из пансиона для приготовишек, и ему очень хотелось поскорее увидеться с ними. «Как быстро они выросли от грудничков до подростков, а скоро станут молодыми людьми», — думал Робин. И как приятно знать, что их будущее обеспечено. Хотя, пожалуй, всё-таки надо сделать это будущее чуточку более обеспеченным, вложив деньги в компанию Дэвида Кеслера. Ведь всегда можно продать акции, как только объявят об открытии месторождения, и опять разместить сбережения в ценных бумагах.

Берни Силвермен тоже не без удовольствия выслушал доклад о предполагаемом новом поступлении средств:

— Примите мои поздравления, молодой человек. Как вы понимаете, нам понадобится ещё немало средств на прокладку нефтепровода. Укладка труб может обойтись в два миллиона долларов за милю. Но как бы то ни было, вы отлично справляетесь со своей частью работы. Босс только что разрешил выдать вам премию в пять тысяч долларов — и это все только за ваши усилия. Продолжайте в том же духе.

Дэвид улыбнулся. Такой оборот дел был в самых лучших гарвардских традициях: выполнил конкретную работу, усилившую процветание твоей компании, — получай награду.

— Когда официально объявят о нашем месторождении? — спросил он,

— Потерпите ещё несколько дней.

Весь сияя от распиравшей его гордости, Дэвид покинул кабинет Силвермена.

Силвермен немедленно позвонил Харви Меткафу по красному телефону, а затем ещё раз провернул уже ставшую привычной операцию на фондовой бирже. Брокеры Харви выбросили на рынок 35 000 акций по цене 3 фунта 73 пенса за штуку и примерно по 5000 акций ежедневно выпускали в свободную продажу, тщательно отслеживая момент, когда рынок насытится, поддерживая таким образом их постоянную цену. Когда доктор Оукли вложил в компанию большую сумму, акции снова подросли, на этот раз до 3 фунтов 90 пенсов, что весьма порадовало Дэвида, Робина и Стивена. Им не суждено было узнать, что каждый день из-за вызванного ими ажиотажа Харви выбрасывал на рынок ещё и ещё акции и таким образом создавался свой собственный рынок.

Часть премии Дэвид решил израсходовать на приобретение картины для своей квартирки в Барбикане, которую он считал довольно унылой. «Какое-нибудь полотно около двух тысяч долларов, — размышлял он, — что-нибудь такое, что со временем поднимется в цене». С одной стороны, Дэвид любил искусство ради самого искусства, но он ещё больше любил его из-за материальной ценности. Вечер пятницы он провёл, гуляя по Бонд-стрит, Корк-стрит и Брутон-стрит — именно в этом районе располагается большинство лондонских художественных галерей. Вильденштейн был чересчур дорогим для его кармана, а Мальборо — чересчур современным для его вкуса. Картина, на которой он в конце концов остановил свой выбор, выставлялась в галерее Ламанна на Бонд-стрит. Эта галерея находилась всего в трех домах от «Сотби» и представляла собой одну-единствениую комнату с истёртым серым ковром и выцветшими красными обоями. Позже Дэвид узнает, что чем больше вытоптан ковёр и выцвели обои, тем успешнее галерея. В дальнем конце комнаты находилась винтовая лестница, к которой были небрежно прислонены несколько картин. Дэвид начал их просматривать и, к своей большой радости, нашёл полотно, которое ему понравилось.

Это была написанная маслом картина Леона Ундервуда «Венера в парке». На большом, довольно тёмном полотне шестеро мужчин и женщин сидели на металлических стульях за круглыми столиками. Среди них на переднем плане выделялась симпатичная обнажённая женщина с полным бюстом и длинными волосами. Никто не обращал на неё ни малейшего внимания, а она загадочно глядела на вас из картины как символ любви и теплоты среди безразличного окружения. Дэвид нашёл её абсолютно неотразимой.

К нему подошёл владелец галереи Жан-Пьер Ламанн. Его элегантный костюм просто кричал, что этот человек редко получает чеки меньше чем на тысячу фунтов. В свои тридцать пять он мог позволить себе маленькие причуды, и его туфли от Гуччи, галстук от Ив Сен-Лорана, рубашка от Тернбулл и Ассера и часы «Пьяжэ» не оставляли никого, особенно женщин, в сомнении, что он знает себе цену. У Ламанна было все, чем, в представлении англичан, должен обладать француз в плане внешности: стройный и элегантный, длинные тёмные волнистые волосы и выразительные карие глаза с хитринкой. Иногда он бывал капризным, иногда — требовательным, а его остроумие не щадило никого, почему он, вероятно, до сих пор и не женился. Хотя недостатка в претендентках явно не наблюдалось. Однако клиенты видели только его очаровательный фасад. Пока Дэвид выписывал чек, Жан-Пьер теребил свои модные усики, с нетерпением ожидая, когда будет можно поговорить о картине.

— Ундервуд — один из величайших скульпторов и художников современной Англии. Вы, наверное, знаете: у него учился Генри Мур. По-моему, его недооценивают. Он никогда не любил прессу и называл журналистов не иначе как пьяными бумагомарателями.

— Вряд ли таким способом можно понравиться журналистам, — едва слышно произнёс Дэвид, вручая Ламанну чек на 850 фунтов и явно наслаждаясь своим богатством. Он только что совершил самую дорогую покупку в своей жизни, интуитивно чувствуя, что картина — хорошее вложение денег, но главное — она ему нравилась.

Не переставая восторгаться Ундервудом, Жан-Пьер провёл Дэвида по галерее, показывая коллекцию импрессионистов и модернистов, собранную им за много лет. В кабинете Жан-Пьера продавец и покупатель обмыли покупку картины, выпив по стаканчику виски.

— Чем вы занимаетесь, мистер Кеслер?

— Работаю в небольшой компании «Проспекта ойл». Ищем в Северном море нефть.

— Ну и как, успешно? — поинтересовался Жан-Пьер с напускным простодушием.

— Только между нами, но могу открыть, что мы довольно оптимистично смотрим в будущее. Ни для кого не секрет, что за последние несколько недель цена на наши акции поднялась с двух до четырех фунтов, но никто ещё не знает истинной причины этого подъёма.

— А если бедный торговец картинами вроде меня вложит средства в эту компанию — это выгодно? — спросил Жан-Пьер.

— «Выгодно?» Отвечу вам так: в понедельник я сам вкладываю три оставшиеся тысячи в акции нашей компании! — с энтузиазмом воскликнул Дэвид. — А это все, чем я располагаю, естественно после приобретения «Венеры». Очень скоро мы сделаем важное заявление.

Глаза Жан-Пьера заблестели. Для проницательного француза такого намёка было более чем достаточно, и он перевёл разговор на другую тему.

— Берни, когда будет объявлено об открытии месторождения?